Отправлено: 20.03.09 01:16. Заголовок: Рассказы и зарисовки от Скорпи - 4
"Рассказы и зарисовки от Скорпи"
Автор: Скорпион (Пионыч) Иллюстрации: Syaoran@ (Тессен) Жанр: мелодрамы, фентези, мистика - всяко может быть Герои: БН Время: когда как Место: где придется Пейринг: ВовАнна и только ВовАнна Примечание 1: что бы не происходило, будет ВА и хеппи-энд Примечание 2: выкладываю свои короткие произведения по просьбе Блонди
Странник Рейтинг: PG-15 Жанр: AU, мистика Герои: Долгорукие, Корфы, их соседи и родственники Пейринг: Владимир/Анна Примечание: последний из угадаечных юбилейных рассказов
- Я видела Сон! – странная женщина в черном, тряхнув выцветшими рыжеватыми волосами, коротко остриженными, будто у преступницы или болящей, тяжело опустилась на полати, уставилась немигающим темно-карим взглядом на обитателей богатого дома. Хозяин заметно занервничал, его жена напротив – замерла, подобно соляному столпу, ни одна мышца не дрогнула на суровом, до сих пор красивом лице, когда она смогла выдавить из себя вопрос: - Чего Он хотел? - Как обычно, - остриженная повела плечами, - Он требует жертву. До того, как новая луна проблеснет тонким серпом меж ночных облаков. Он требует девушку, и непременно из вашего дома. Любую из них! Ведунья (а не скрыть было в этих черных глазах и колдовские уменья, и знания трав-приворотов, и понимание сущности самого мироздания) скользнула безразличным взглядом по собравшейся компании. Всё семейство Петра Долгорукого в сборе. Заметила она и Анну, испуганно приникшую к стене у массивной высокой двери. Словно почувствовав пристальное внимание, девушка повернулась, гордо вскинула подбородок и торжественно проговорила: - Вызови Его снова, Сычиха! И передай, что быть новой жертве. Не успеет и старый месяц умереть в небесах, долгожданная гостья уже отправится к Нему. Сычиха кивнула, но погрозила пальцем, предостерегая: - Не следует торопиться. Выбор жертвы должен быть взвешен и выстрадан, лишь тогда примет Он положенную жизнь. За сим таинственная колдунья подхватила накидку, закуталась в нее, прячась от царящей на улице непогоды, и вышла. Негромко хлопнула дверь, и этот приглушенный звук будто разбил существующий мир пополам. Анна знала, что пойдет она. Младшая сестра Софья слишком мала, едва ли ее жизнь, только начавшая расцветать, привлечет Его, заставит принять жертву. Лиза – старшая дочь. Любимая дочь. Опора и надежда родителей, будущее всей семьи. Кому же остается, как ни ей, Анне, отдать себя на невиданную смерть? Девушка вздохнула и огляделась: воцарившаяся вокруг грусть выплескивалась из комнаты, как вода выплескивается из кувшина, если щедрая рука не остановится вовремя, наполняя его до краев. - Я пойду к себе, - Анна вежливо склонила голову, прощаясь до утра, и юркнула в тень коридора. Невыносимо было видеть это беспомощное отчаянье в глазах родных, это приближение неотвратимого конца, что так просто прочесть на помрачневших лицах! Стоило девушке уйти, отец сокрушенно уронил голову на руки: - Да за что же это нам?! Неужто негде больше Ему найти свою очередную жертву?! - Не причитай, Петр! – сухо оборвала его жена, смотря куда-то вдаль, и затем тихо-тихо, чтобы не услышали ни дочери, ни столпившиеся у притолоки сенные девки, прошептала. – Вот и потеряли мы Анну…
Она не спала в эту ночь. Уже и рассвет обозначился на востоке багрянцем первой несмелой зари. Уже пропели на околице кречеты, поднимая всю округу. Уже тонкие лучи зимнего солнца позолотили лес и поле, радостно запрыгали по верхушкам молодых сосенок, игриво скользнули в окошко и затеяли разговор с зеркальными отражениями. Анна же не могла сомкнуть глаз. Всё думала о предстоящей жертве. О Нем говорили многое: одни твердили, что Он стар и могуществен, словно бог, другие – что за видимой молодостью прячет свое бессилие, кто рассказывал – Он сразу убивает девушек, иные не уставали описывать те ужасы, что переживают пленницы, попавшие в Его руки, прежде, чем умереть. Однако же правды не ведал никто. И еще за много-много лет не нашелся ни один доблестный рыцарь, что смог бы сбросить эту темную власть. Поэтому Он безнаказанно приходил в Снах к ведуньям и колдунам, указывал на ту, кого желает найти на жертвенном алтаре, и не терпел отказа. Ему следовало подчиниться безоговорочно… В очередной раз повернувшись на мягкой перине, Анна всё же поднялась. Глянула в зеркало и снова пожалела о том, что уродилась такой пригожей. Точеные черты лица, маленький аккуратный носик, огромные серо-голубые глаза смотрят с грустью, и в то же время будто бросают вызов всему миру! Длинные, до самого пояса, волнистые локоны цвета спелой пшеницы. Тонкий стан. Пленительные изгибы тела, которые не может скрыть – лишь сильнее подчеркивает почти прозрачная ткань легкой сорочки. В комнате натоплено жарко, оттого на щеках цветет алым цветом румянец. Но это к лучшему: никто в доме, ни одна живая душа не должна узнать о том, как ей сейчас больно и страшно. Сорочка соскользнула с плеч словно невзначай, девушка взяла губку и обтерлась приятно теплой душистой водой. Оделась и заплела волосы, уложила косы, скалывая жемчужным гребнем, поправила ладонью сбившийся мех на воротнике и с удивление расслышала шум во дворе. - Странно… - нахмурились тонкие брови. – Не ждали гостей… Разве только… Анна подбежала к окну и опасливо отодвинула занавеску. Так и есть! Андрей приехал, вернулся из далекого путешествия. Не вовремя братец, ой, как не вовремя! Он единственный станет отговаривать и её, и родителей, начнет искать новый, лучший выход, сделает все возможное, даже умрет, но не позволит статься жертве! Анна же успела принять решение – раз и навсегда. Легкий вздох сорвался с губ, и красавица улыбнулась: родители не настолько глупы, чтобы рассказать сыну правду и навлечь Его гнев. Со своей стороны она сделает всё, чтобы братец даже не помыслил о плохом: будет веселой и беззаботной, будет петь, танцевать, смеяться… Станет прежней Анной до тех пор, пока Андрей не поедет опять в свои бесконечные дали, - ведь до новой луны еще так далеко…
К огромному удивлению Анны, брат заехал домой погостить не один. Его спутник сидел по правую руку от Андрея, говорил мало, к еде почти не прикасался. Мрачно-серый взгляд скрывали непослушные темные пряди, то и дело падающие на лоб. Лиза уже вовсю разглядывала незнакомого странника, улыбалась обворожительно, томно прикрывала глаза. Анна была средней сестрой, и не могла без отцовского позволения присоединиться к застолью, потому лишь понаблюдала за гостем из-за двери и развернулась последовать к себе. Голос матери застал ее врасплох: - Анна! Женщина поднялась и что-то негромко сообщила гостю, обменялась многозначительным взглядом с супругом, утвердительно кивнула на вопрос сына, а тогда позвала мягче и любезнее: - Аня, поди сюда. Девушка вышла из своего укрытия, приветствуя компанию, и скромно присела у края стола. Вопреки старинным приметам, поставила себе прибор на углу, - нынче не за чем беспокоиться, что жених объедет стороной. Не бывать ей, Анне, ни женою, ни невестой. - Сестренка… Как выросла… - задумчиво и светло протянул Андрей, и тут же, словно вспомнив о чем-то, виновато тряхнул головой. – Анечка, это мой друг Владимир. Мы повстречались в… одном далеком краю, Владимир очень помог мне. И… вот, теперь путешествуем вместе… Петр поспешно протянул гостю еще вина. - Очень рад, - отцовский голос дрогнул, - очень рад, что мой сын нашел, наконец, друга, боевого побратима, на которого можно положиться. Такого же неугомонного странника, как и он сам! Тот, чье имя было Владимир, поднял глаза и впервые заговорил: - Ваш сын хороший человек, - бархатный голос прозвучал уверенно, искренне, без тени лукавства и притворства. – Я чувствую это, и для меня честь называть его своим другом! Анна улыбнулась на эти слова. Родители всегда считали старшего сына чудаковатым и слабым, она одна знала его доброе большое сердце, ценила и любила мягкий покладистый нрав. И темноволосый странник был едва ли не первым человеком, кто увидел Андрея таким да открыто заявил об этом. Сейчас она взглянула на странного гостя совсем иначе, и глаза рассмотрели что-то в строгих чертах красивого мужского лица – что-то неуловимое, но глубокое, невидимое, но всепоглощающее, что-то сильное, тягучее, манящее… Целый водоворот новых чувств закружил красавицу, заставил протяжно вздохнуть и отвести взгляд, в смятении признавая самой себе, что этот мужчина ей… понравился...
Седьмой день гостин заканчивался, догорая за лесом последними отблесками заката. Тоненький, словно лед в самом начале зимы, почти умерший месяц поблескивал беспомощным серпом там, наверху. Растворится он в ночи до конца, придет пора новолуния – и Анну увезут из отчего дома, чтобы Он порадовался очередной жертве. Да только пока месяц плывет в небесах, пока остались эти малые крохи прежней жизни, она успеет. Она станет счастливой с любимым человеком. Хоть раз… После этого же и смерть уже не так пугает своим холодом и одиночеством. Когда Анна поняла, что влюбилась? Тогда ли, в первый день их знакомства, когда Владимир, насмешливо изогнув бровь, отвел игривую ладошку Лизы и встал из-за стола? Или позже, когда, выводя незамысловатый мотив, поймала на себе его восторженный взгляд? А, может быть, у ворот, когда, провожая приезжих торговцев, неловко поскользнулась на укатанном снегу, и сильные руки подхватили её, словно пушинку, крепко обняли стан, а голос, самый красивый на свете, прошептал на ушко: - Будь осторожна, Анна… Куда уж теперь вспоминать об осторожности?! Она не просто влюбилась – голову потеряла из-за сероглазого красавца, ворвавшегося в жизнь на самом ее обрыве. Анна провела прохладной ладонью по зеркальному отражению и поправила платье. Приспустила с плеч меховую оторочку. Никуда ты не денешься, Владимир! И прогнать сегодня тоже не сможешь. Завтра же… Завтра, как только загорится заря, ты поедешь со двора навсегда. Но это всё будет завтра… Она несильно толкнула дверь, выходя из освещенной натопленной горницы в прохладу коридора. Быстрой тенью мелькнул девичий силуэт, тихих шагов не услышал никто, но красавица вздрогнула непроизвольно, стоило скрипнуть под ногою старой половице. Испуганно осмотревшись, она потянула на себя дверную ручку. - Кто здесь? – насторожился Владимир. Семья друга приняла незнакомого странника вполне сносно, если не учитывать чересчур пристального внимания старшей дочери Долгоруких Лизы. Но никогда прежде никто не рисковал нарушить его покой в ночные часы. Зажатый в руке кинжал блеснул острием в отсветах пламени, горящего в очаге, и тут же в немом бессилии упал на мягкий ковер, когда молодой человек услышал тихое: - Это я… - Анна? – недоверие и настороженность немного приглушили острое, почти болезненное счастье от того, что она рядом, - счастье, вытеснить, забыть, отвергнуть которое Владимир так и не сумел с самого первого взгляда на маленькую хрупкую красавицу. Вовремя опомнившись, он подошел ближе. – Что-то случилось? Что? Его глазам невозможно было лгать, девушка тонула в них, как в речном омуте, но не задыхалась, нет, от его тепла тело становилось легким, почти невесомым, и взлетало в вечный эфир. - Я пришла к тебе… - щечки залил смущенный румянец, заметный даже в полумраке. - Зачем?! – недоверчиво выдохнули его губы, боясь даже предположить, что первая догадка оказалась верной. «Разве ты не знаешь?» - блеснул смешливо нежный взгляд из-под густых ресниц, тонкие пальчики пробежали по его рукам, по широким плечам, обняли за шею, путаясь в густых почти черных волосах, ближе притягивая его голову. И самодовольная улыбка мужчины без слов ответила: «Всё я знаю…» Владимир провел ладонью по гладким волосам, уложенным в замысловатую прическу. Так не пойдет… Медленно и осторожно вытянул гребень, шпильки, расплел тугие косы, прижимаясь подбородком к шелковистым локонам, упавшим на висок. Девушка едва ощутимо вздрогнула от этого прикосновения и снова попыталась обнять его за шею. Странник покачал головой: не так… Мужские руки отвели хрупкие пальчики, скользнули от запястий к локоткам, задержались на плечах, помедлили, словно спрашивая разрешения. «Не боишься?» - в потемневших глазах читался насмешливый вопрос. «Нет!» - девушка гордо вздернула подбородок, принимая брошенный вызов, и тут же вскрикнула от неожиданности, когда Владимир одним резким движением разорвал платье, сорвал его с красавицы, и жадному взгляду предстало почти не скрытое сорочкой тело. - Аня, Анечка… - он коснулся поцелуем прохладных губ, подбородка, спустился вниз по тонкой шейке к такой манящей, сводящей с ума ложбинке между грудей. Потянул белую шелковую ткань, на сей раз медленно, не грубо, лаская и нежа прелестницу. Он уже корил себя за то, что был нетерпелив в начале, – просто до боли хотелось увидеть свою мечту одетою лишь в золото волос да серебрящийся лунный свет. Ткань, струясь, с тихим шелестом упала к ногам, и Владимир опустился на колени, обхватил ладонями тонкую, как стройная молодая рябинка, талию, целуя бархатистую кожу всё жарче и откровеннее. Анна задрожала… Не так дрожат от страха, когда сводит скулы немой колючий холод и хочется забыться, провалиться сквозь землю. И от мороза дрожат не так – в лютую стужу человек стремится найти тепло, отогреться в нем, растаять. Нынче же всё по-другому. От незнакомого жара, снедающего всё тело от макушки до пяток, от кончиков волос до ноготков на ногах, бросает в дрожь, крупную дрожь, вскипающую у сердца и густыми, горячими волнами спускающуюся вниз, подчиняющую и волю, и разум. И лишь одного хочется – чтобы этот сладкий миг длился вечно, чтобы и руки, и губы Владимира, не отрываясь, не останавливаясь, вели ее за собой в пылающую бездну – через ночь и тьму к свету! - Ты вся дрожишь, Анечка… - теплый, как и его дыхание, немного взволнованный шепот любимого раздался у самого ушка. – Не бойся, счастье моё, ничего, никогда со мной не бойся… Она хотела ответить, что боится только одного: проснуться в своей постели без него и понять с горьким разочарованием, что это был просто сон. Она хотела сказать, что всю жизнь ждала его, и согласна не раз – сотни, тысячи раз принести себя в жертву, чтобы встретиться с ним вот так, нежданно-негаданно, и в этой единственной ночи обрести его навечно. Да мало ли о чем хотела еще поведать темноволосому страннику красавица Анна?! Он не стал больше ждать, подхватил на руки хрупкое нагое тело, укладывая на широкую кровать в гостевых покоях. Когда склонился над ней, в последний раз застывшим молчанием спрашивая, согласна ли, а, может, передумала – девушка ободряюще улыбнулась на его внимательный, выжидающий взгляд. - Владимир… - нараспев произнесли сладкие губки царственное имя любимого. Маленькие ладошки забрались под плотную домотканую рубаху, несмело провели по мужскому животу, по груди, ощутили, как колотится в груди сердце, и тут же выскользнули, бесстрашно потянули рубашку вверх. Нынче почти черный, взгляд Владимира вспыхнул ярче языков пламени в очаге. - Что ж ты делаешь со мной?! – Анна даже не успела понять, когда он скинул рубаху на пол, ловким движением избавился от портков и прижал ее к кровати, навалившись всем телом. Сначала она испугалась. В его сильных и властных руках, в объятьях, граничащих с болью, её хрупкие косточки могли бы хрустнуть, ломаясь. Но тяжесть мужского тела, горячего и дрожащего, была такой упоительной, такой сладкой и долгожданной… Страх растаял в этих темных, как грозовая ночь, глазах, в этих губах, шепчущих невероятные признания… Страх ушел навсегда. Осталось лишь желание, и оно помимо воли вырвалось из горла с хриплым стоном: - Владимир, я люблю тебя! - Анечка… - мужчина подался вперед, еще сильнее вдавливая ее в кровать, сметая все преграды на своем пути, становясь с нею единой плотью, плавными движениями вытесняя её боль – всё быстрее, всё дальше, на край сознания, за его край, туда, где боли уже не существует, где в медленно плещущихся волнах нет ничего, кроме огненного света и острого, почти непереносимого наслаждения. Когда Анна немного пришла в себя, Владимир лежал рядом, задумчиво перебирая разметавшиеся по подушке солнечно-пшеничные блестящие волосы. - Я тоже люблю тебя, - на губах молодого человека застыла нежная улыбка, но взгляд оставался серьезным. – Аня, зачем ты это сделала? Она повела точеным плечиком, лукаво прищурившись, прикоснулась тыльной стороной ладони к его щеке. - Разве тебе мало? Я ведь сама пришла, и никогда ни о чем не пожалею. – Он хотел что-то возразить в ответ, но тонкие пальчики легли на приоткрывшийся упрямый рот. – И никогда не упрекну тебя. Ни в чем. Владимир приподнялся на локте, нависая над изящной женской фигуркой, бесцеремонно притянул ее к себе, стиснув плечо так сильно, что Анне пришлось сцепить зубы, чтобы не застонать от боли. - Даже не думай о таком, слышишь?! Даже не думай, что я тебя оставлю! – он дышал прерывисто и часто, в волнении вздымалась широкая грудь, а очи сверкали гневом из-под черных атласных бровей. – Мне Лиза сказала: ты жена другого. Оттого и не смотришь в мою сторону, потому и не садишься в горнице рядом с сестрами и братом. Когда ты пришла, я подумал… Неважно, что… Всё неважно, милая. Ты стала моей, и больше никому никогда не будешь принадлежать, слышишь? Слышишь?! Анна коротко кивнула, и тут же губы ощутили огненно-терпкий, как медовуха, вкус поцелуя. В этот раз Владимир словно обезумел: не отпускал ее сладкого рта, до синяков сжимал тонкие нежные руки и упругие бедра, яростно, безжалостно врывался в женское тело, доказывая свои права на нее перед священным ликом всевидящей луноокой ночи. - Прости, прости, любимая, - виновато шептал ей, склонившись к лицу, целовал глаза, затуманенные страстью, точеный маленький носик, фарфоровую кожу щек и твердил, не переставая, – моя, только моя! Не отдам! Красавица лишь тихо стонала в ответ, да обнимала своего любовника, покуда хватало сил, пока не обмякла, вскрикнув, в мужских руках. Измотанная, выпитая до дна, как полная хмельного вина чаша, она почти сразу заснула у него на груди, и уже сквозь накатившую дрему слышала его низкий чарующий голос: «Я приеду за тобой, маленькая, непременно вернусь, даже не сомневайся… Не успеет мягкий свет полнолуния залить спящие равнины – как я заберу тебя с собой… И убью того, кто посмеет встать на пути…» Если бы Анна не спала – поняла бы, что это невозможно. И что уже завтра ночью возляжет она на алтаре новой, последней Его жертвой. Но сейчас мир сна поглотил ее разум, и Анна верила словам странника… Каждому его слову…
*** Поля, покрытые снегом, сменялись широкими полотнищами лугов. Лес, поглощенный снами и воспоминаниями о лете, мирно спал под мягким пушистым покровом. Конские копыта звонко стучали по накатанной дороге, и каждый новый шаг приближал к дому, но все помыслы Владимира были далеки от родового замка с высокими шпилями на башнях, от титула, принять который следовало как можно быстрей, даже от умершего отца. Даже от него… Единственным, о чем мог думать темноволосый одинокий всадник, уже несколько часов мчавшийся навстречу вечерней заре, был серо-голубой взгляд красавицы, лишившей его покоя и сна. Анна Долгорукая… Аня, его Анечка, его будущая баронесса. Владимир нахмурился, некстати вспоминая о таинственном муже. Впрочем, неважно, кто он, тем более что с Анной у них ничего не было, а значит – не бывать и браку! Если же незнакомец предъявит права на жену, - Владимир криво усмехнулся закатным ярким лучам, - он сумеет защитить свою любовь. Вот разберется со всеми делами дома, соберет почет и уже как следующий барон Корф приедет в семью друга за его сестрой. - Черт… Черт! – молодой человек тяжело ударил кулаком по колену, не чувствуя боли. Если бы не эта глупая необходимость справить тризну по отцу, он бы уже сражался за свою женщину. А так… Больше месяца назад начались пророческие видения. Предупреждая о смуте, раскрывая карты жизни и смерти на полотне судеб, заставляли они мчаться к родному дому. Молодой барон оттого и принял предложение Андрея погостить – по дороге к родным краям был терем товарища. Хотел остановиться на ночь, да ноги словно приросли к полу, сердце остановилось на миг, а потом бешено зачастило, и дыхание сбилось в груди – когда увидел среднюю дочь Долгоруких. Дни сменяли друг друга, складываясь в долгую неделю, но Владимир не в силах был приказать себе покинуть гостеприимный кров. Не смея обнять красавицу и прижать к сердцу, он с ума сходил от случайного прикосновения, от неосторожно перехваченного взгляда. Только на самом деле Анна любила его! Любила – и не побоялась сказать о своих чувствах! А утром он проснулся от холода. Огонь погас, горячие звезды растворились в зимней заре. Анна ушла, оставив в постели лишь свой дивный запах, сейчас уже едва уловимый в свежести рассветного воздуха. Владимир поспешно оделся, чтобы пойти за ней, найти, обнять и снова уверить в своей любви, но вдруг споткнулся на ровном месте. Сердце сжалось, перед глазами будто встала черная глухая стена и, медленно склоняясь, всё сильней придавливала своей тяжестью. Морок рассеялся через пару мгновений, но ясным светом белого дня пришло понимание: отец умер. Только что, в эту самую минуту перестало биться сердце старого барона. Значит, дорога вновь звала, требовательно, настойчиво приказывала седлать коня и стремглав мчаться в родной замок на отцовскую тризну, принимать фамильный титул, пока чужая власть не подоспела на запах смерти. Выбора не было. И Корф поехал домой.
Словно из неясной дымки, в вечернем сумраке поднялись над лесом знакомые остроконечные башни, увенчанные тонкими шпилями. Приспущенные в трауре, флаги едва развевались на ветру. Лес немой стеной обступил родной двор, мохнатыми заснеженными лапами елей отгораживая от дороги, до последнего поворота, до последней кочки знакомой сыну дома Корфов. Не успел Владимир спешиться, как слуги уже подхватили скакуна под уздцы, кланяясь в ноги молодому хозяину и робко проговаривая слова приветствия. Никогда прежде, сколько помнил барон, его так не встречали. - Где Он? – темные брови нахмурились, выдавая тревогу. Непривычно взволнованный, рыжеусый управляющий лишь указал рукою в направлении отцовских покоев. Владимир проследовал туда без отлагательств – и замер, пораженный: то, что лежало на шелковых простынях хозяйского ложа, НЕ БЫЛО отцом. Искореженный чернотой и злобой старик так же походил на когда-то приветливого Ивана Корфа, как солнечное летнее утро схоже с зимними сумерками. Барон отшатнулся, уставившись на столпившихся за спиной слуг. - Что с ним? Что… произошло? Отчего…? - Пойдемте со мною, хозяин, - склонился управляющий. – Скоро вам всё станет ясно…
Владимир еще раз побежал глазами по старинному фолианту, прежде чем брезгливо отбросить его в каминное жаркое пламя. Это было… гадко! Низко, омерзительно, противно! И как только отец мог додуматься до такого!? Да и зачем?! Был болен… Надо же, сын не подозревал, сколько лет старый барон скрывал свой недуг и боролся с ним, да как боролся… Даже сейчас, немного успокоившись, как показалось сначала, Владимир вздрогнул, не веря до конца в происходящее в этих стенах за годы его отсутствия. Раз в месяц его отец осматривал внимательным глазом свои владения и… выбирал Жертву. Девушку из окрестных деревень и слободок, будто грибки, примостившихся на лесных опушках. Сперва Он торопился испить её невинность, всю ночь напролет восстанавливая силы, отобранные затяжной болезнью. Потом же весь последующий день, как изысканный напиток, цедил из своей Жертвы жизнь, пока бездыханным телом не становилась прежде полная здоровья красавица. Открытая правда заставила Владимира криво усмехнуться, откидываясь на спинку высокого кресла: в последнее время отец был так плох, что замешкался с выбором. И приказал привести жертву слишком поздно. Сегодня… Нынешней ночью должна возлечь очередная девушка на жертвенном алтаре в лесной глуши – там, где горячи воды священных источников, где из самих глубин земли поднимаются вместе с паром благовония и усыпляют, затягивают своими мягкими лапами в пучину дурманного сна… И как только крепкий сон сомкнет враз отяжелевшие веки, слуги барона поднимут девичье тело, скрытое лишь тонкой домотканой сорочкой, укутают в меховую накидку от зимней стужи и перенесут в отдельные покои – опочивальню Невесты. Невесты, что никогда не должна потом стать женою... Ибо иную участь уготовили ей эти мрачные замковые стены… Так было прежде, но никогда не повторится вновь! Владимир стиснул кулаки и подозвал управляющего, смерил его властным взглядом: - Разбудите эту девушку прямо там, успокойте и отправьте домой, – серые глаза прищурились. – Новый барон молод и здоров, он не нуждается в жизнях девственниц! Голова слуги склонилась так низко, что рыжеватые волосы едва не касались пола. - Но сегодняшняя Жертва уже в замке, Господин. Корф нахмурился пуще прежнего, отбрасывая со лба темные пряди привычным движением руки. - Что ж… Тогда… я сам скажу ей об этом… Десятки свеч озаряли комнату искристыми лучами, сверкали на темных поверхностях зеркал, причудливые отблески вплетались в бархат балдахина и шелка дорогих покрывал. Девушка, по всей видимости, еще спала, и Владимир хотел, было, покинуть покои, когда она пошевелилась во сне и неразборчиво пробормотала что-то. Златокудрая головка совсем немного повернулась к свету, и у молодого барона сердце заколотилось так часто, будто во время бешеной скачки. Анна… Его Анна лежала перед ним на жертвенном ложе! На один только день задержись старуха-смерть, и собственный отец навсегда забрал бы, растоптал бы его единственную любовь. - Девочка моя… - Владимир опустился на колени у изголовья кровати, провел ладонью по шелковистым волосам, переплетенным сухими цветами и лентами, поцелуем прикоснулся к сонным устам. Не жена другому, и не суженная, Жертвою избранная для немощного больного старика, Анна знала: вчерашняя ночь – последняя, выделенная ей судьбою, за этой ночью – бездна. И красавица пришла к нему разделить тихий сумрак ночной тьмы на двоих, отдала себя, свою любовь случайно забредшему страннику. «Никогда не пожалею… Никогда не упрекну тебя…» - отчетливо послышался в немом воздухе нежный голос. Как грустна была вчера ночью Анна, как беспомощно пыталась спрятать своё горе от его взгляда, как улыбалась обольстительно и лукаво, чтобы покоренный ею избранник не догадался об истинной причине грусти… Мужчина склонился над милым личком: он будет первым, кого сегодня увидит любимая, просыпаясь, и бездонные голубые глаза засияют, принимая, наконец, избавление и счастье. Настойчивый стук в дверь раздался так не вовремя, что Владимир едва не выругался в голос. Он рывком поднялся, вышел в коридор, и гневом блеснули прищуренные очи. Управляющий отшатнулся в ужасе, его голос чуть дрожал, отвечая на вопрос рассерженного хозяина. - Там у ворот… Приехал… Говорит, что брат… и требует… - Андрей? – Владимир хмыкнул, левая бровь изогнулась, и тут же лицо озарилось внезапным решением. Он поспешил вниз, не заперев за собою дверь в покои Невесты. Управляющий засеменил следом, на ходу еле заметным кивком головы успокаивая собравшихся вдоль коридора слуг.
- Андрей, рад приветствовать тебя в своем доме! – Корф протянул другу ладонь, скрепляя новую встречу крепким рукопожатием. – Отужинаешь со мной? Долгорукий не пытался скрыть изумления при виде товарища по странствиям, он отрицательно покачал головой. - Благодарю, я не голоден, - и решился, наконец, задать волновавший его вопрос. – Ты – барон Корф? - Да, – просто и небрежно бросил Владимир, жестом приглашая Андрея следовать за собой. Они оказались в огромной комнате, больше похожей на тронный зал, с высокими потолками и массивной мебелью. Хозяин расположился в одном из кресел у очага и кивнул другу на противоположное. - Не хочешь ужинать – тогда просто посидим, выпьем… - На лице молодого человека заиграла мечтательная улыбка. – Ты неделю принимал меня у себя в гостях, Андрей. И я просто обязан вернуть долг гостеприимства… Согласно кивнув, младший Долгорукий принял наполненную вином чашу и отпил небольшой глоток. - Володя, - начал он осторожно, - не знаю, известно ли тебе, но Он… Барон Корф… Он требовал… - Мне всё известно! Владимир встал, отворачиваясь к пламени, и яркие языки осветили его немного бледную кожу. - То, что делал мой отец… - он немного помедлил, подбирая слова, - достойно всяческого порицания. Надеюсь, ты поверишь моему обещанию: впредь ни о каких жертвах не может быть и речи. Я не нуждаюсь… ни в чем подобном. - Я даже не сомневался! – Андрей поднялся следом, хлопая товарища по плечу. – Если бы знал, что именно ты – сын умершего барона и его наследник, даже не пришлось бы так торопиться. Корф немного повернул голову, не поднимая глаз. - О чем ты? - Об Анне! Видишь ли, моя сестра… Думаю, ее уже привели в замок для Жертвы, и… я бы хотел забрать ее с собой… Забрать домой. Долгорукий замолчал, и таким же молчанием ответил ему друг. На душе стало тревожно, непонятное волнение завладело всем существом и заставило уточнить: - Владимир, ты ведь не собираешься принять её жертву? Корф резко повернулся и вперил взгляд в застывшего напротив мужчину. - Нет. - Андрей облегченно выдохнул, но следующие слова прозвучали громом среди ясного неба. – Только я все равно не отдам тебе Анну. Отойдя на несколько шагов, Владимир уставился в окно. Там была одна лишь ночь: чернота заливала окрестности, даже звезды не доставали своими тонкими золотыми лучами до этих лесных краев. А месяца нынче не было – темной пропастью неба смотрела на землю ночь новолуния. - Анна останется со мной, и будет счастлива. Она станет моей женой. А ты, Андрей… - барон повел плечом, снова поднося к губам терпкое выдержанное вино, - ты не стой, как изваяние, отправляйся домой. Сюда возвратишься со всеми родными ровно через три дня. На нашу с Анной свадьбу.
*** Красавица проснулась в незнакомых покоях. Изысканная мебель с тонкими резными орнаментами, дорогие шелка на постели, тусклая позолота картинных рам – всё вокруг выглядело таким мрачным, чужим, отталкивало и пугало, что Анна не сумела сдержать всхлипа. Вопреки ожиданиям, она была в комнате одна: то ли Он не торопился придти к сегодняшней жертве, то ли что-то задержало жестокого властелина лесного замка, уже много лет собиравшего с окрестных селений страшную дань. Девушка огляделась: окна заколочены дубовыми досками, так чтобы некуда было сбежать, негде скрыться, чтобы даже в спасительную смерть нельзя было выпрыгнуть головой вниз с замковой башни. Ноги сами понесли к двери – глухой, тяжелой и такой высокой – маленькой девушке пришлось запрокинуть голову, чтобы увидеть ее всю. Причудливые рисунки покрывали отполированное дерево, и Анна покраснела, разглядев их: сразу стало понятно, какую жертву следует преподнести Ему. Девушка вдруг неловко покачнулась, не в состоянии справиться с накатившей дурнотой, стоило только подумать о предстоящей ночи, тем более теперь, когда Анна успела познать сладость ласки любимого мужчины. Комната стремительно закружилась, и красавице пришлось ухватиться за позолоченную ручку, удерживая равновесие. Но, тихо скрипнув, дверь отворилась. Не заперта… Анна тряхнула головой, робко выглядывая из комнаты: никого. Подхватила длинный подол сорочки и побежала. Неважно, куда, неважно, сможет ли выбраться из замка. Главное, она попытается обрести свободу. Если же Он бдит свою жертву, даже не находясь рядом… Что ж, пусть ее покарают за неудачный побег, пусть даже убьют, всё лучше, чем… Анна бежала по незнакомым длинным коридорам, утопающим в полумраке, спотыкаясь на прикрытых мягкими коврами порогах, перепрыгивая через ступеньки, чуть не падая – бежала вперед до тех пор, пока не столкнулась на ходу с высоким мужчиной. Она тихо вскрикнула, когда сильные руки прижали ее к мужскому телу, и не поверила сама себе, услышав низкий бархатный голос: - Куда летишь, голубка? Владимир мягко улыбался, глядя на нее, не выпуская свою хрупкую возлюбленную из крепких объятий. «Я приеду за тобой… И убью любого, кто посмеет встать на моем пути…» Он обещал ей это. Но стоило забрезжить рассвету за окном, Анна запретила себе верить нелепым обещаниям, глупым мечтам, что не могут сбыться. Да только ее странник сдержал слово, вернулся, чтобы забрать её! - Бежим! – девушка схватила широкую ладонь своего спасителя. – Владимир, быстрее, пока Он не увидел тебя, пока ничего не сделал… - Моя маленькая глупышка, - Корф покачал головой и наклонился, обжигая горячим дыханием прохладную нежную кожу, его пальцы пробежались по волосам, заправляя за ушко непослушные растрепанные локоны. – Совсем испугалась? Дрожишь… Я же говорил тебе: никогда, ничего со мной не бойся… Анна обняла Владимира за шею, когда тот поднял ее на руки. Она уже ничего не понимала, всё перевернулось, безумно кружась, и только темно-серые глаза любимого не оставляли ни на миг, не отпускали, были центром ее маленького мира. - Куда мы идем? – прошептала красавица, склоняя голову на мужское плечо. - Как куда? В спальню… – последовал невозмутимый ответ, и Анна замерла, ошеломленная. Уже в знакомых покоях девушка подняла на барона испуганный взгляд. - Значит… ты – это Он? Ты барон Корф? Владимир горько усмехнулся – что он мог сказать своей малышке? - Я – барон Корф, - глаза сверкнули стальным блеском. – А Он… был моим отцом. - Был? – она по-прежнему дрожала, но уже без страха льнула к возлюбленному. - Он умер, дом в трауре, и только поэтому я должен ждать долгих три дня, чтобы назвать тебя своей баронессой. Ты ведь… пойдешь за меня, Аня? Анна ощутила, как напрягся Владимир в ожидании ее последнего слова, как затаил дыхание, как сильнее сжалось кольцо его рук вокруг тонкой женской талии. - Я люблю тебя… - она заставила его наклонить голову и легко прикоснулась к губам, словно печатью, скрепляя своё признание поцелуем, - я не смогу без тебя, Володя, ты же знаешь. И если ты хочешь… - Я хочу только одного, Анечка, – Владимир усадил девушку на широкое ложе, а сам опустился на пол у ее ног. – Я хочу видеть нас женатыми и счастливыми, хочу, чтобы в стенах этого старого замка был слышен детский смех. Родная моя… как… тебе это? Впервые за много лет высокий свод мрачной комнаты будто солнечным светом озарила улыбка золотоволосой красавицы. Анна скользнула ладошками по плечам любимого, притягивая его ближе. - Ну, раз так, господин барон, я обещаю подумать и как можно быстрее сообщить о своем решении. - Я не тороплю вас, сударыня… - обольстительно прошептал он в ответ, укладывая красавицу на белоснежный шелк расшитых золотом и серебром простыней. – Но постарайтесь решить в ближайшие три дня… - Я постараюсь, - кивнула Анна и тихо ахнула от дерзкого прикосновения умелых мужских пальцев.
Конец
Sonya Rey
*Администратор* PR Specialist
Сообщение: 2320
Зарегистрирован: 06.11.07
Откуда: Россия, Москва
Репутация:
17
Отправлено: 27.12.09 02:19. Заголовок: Под музыку Эры прочи..
Под музыку Эры прочиталось особенно замечательно Спасибо, Наташа Только ща прочла Порицание для Иваныча - это еще мягко сказано
blondy
Admin **Miss Sherlock Holmes,at your service!!!!!**
It's interesting I see you like to turn Anna and Vladimir into wolves
Vladimir was wolf in one of your stories that I like soooo much
It's good that the woman in black helped them, because they were both too stubborn in their plans at the beginning - Ann too proud when she left Vova and he too weak to accept it without wishing to die
But all's well that ends well
blondy
Admin **Miss Sherlock Holmes,at your service!!!!!**
Natasha, you are a true master in this..... I totally melted while reading it ....especially on that scene when Vova is holding his son and Anna walked in the room How sweet! ...and then his passionate kiss No wonder Anna reproached him: Пионыч пишет:
цитата:
А Вы проказник, господин барон. Чуть не свели неопытную девушку с ума своими поцелуями.
Thank you,dear!
Sonya Rey пишет:
цитата:
Представляю, каково было Анне все это узнавать вновь
To relive such strong feelings ...wow!...that's something
Отправлено: 26.01.10 19:45. Заголовок: Sonya Rey пишет: По..
Sonya Rey пишет:
цитата:
Под музыку Эры прочиталось особенно замечательно
Могу представить! Ибо сама эту музыку просто обожаю! blondy пишет:
цитата:
It's good that the woman in black helped them, because they were both too stubborn in their plans at the beginning - Ann too proud when she left Vova and he too weak to accept it without wishing to die
As usually - you get the essence of my stories ever so well. blondy пишет:
цитата:
I totally melted while reading it ....especially on that scene when Vova is holding his son and Anna walked in the room
Maybe it seems a bit strange but I felt just the same after this idea had formed in my brain. Our sweet couple looked so cute then and there, and the baby... My heart was melting... Girls, thank you so much! I become inspired by these cooments of yours.
Sonya Rey
*Администратор* PR Specialist
Сообщение: 2417
Зарегистрирован: 06.11.07
Откуда: Россия, Москва
Репутация:
17
Отправлено: 27.01.10 18:19. Заголовок: Пионыч пишет: Ибо с..
Ну лю я девушку по имени Соня Рей. И не могу сказать ей слово "Нет"
«Летняя акварель с зимним орнаментом» PG-13, ВовАнна Альтернатива БН в сжатом варианте От автора: не претендую на историческую достоверность
Ветер выл за окном весь день. И сыпал колючим снегом, словно тысячами крошечных ледяных иголок. Северные морозы так крепки в эту пору зимы, так чист и прозрачен утренний воздух, так белы метели… Но сейчас даже вьюга уснула, чтобы еще ярче, еще благодатнее светила в ночных небесах праздничная звезда. Рождество… Острый, немножечко пряный, запах хвои и смолы наполнил гостиную. Дети целый вечер толпились возле елки, предвкушая подарки. Рождество… Будто сбывшаяся сказка, будто награда за невесть какие заслуги – ты рядом! Ты сладко вздыхаешь во сне, чему-то счастливо улыбаешься, не открывая глаз, шаловливо проводишь ладошкой по моей груди и снова замираешь, окунаясь в свои радужные рождественские грезы. Твои волосы рассыпались по белоснежному полотну подушек, в тусклом свете почти догоревшего огарка в канделябре они кажутся бронзовыми, но я то знаю: в солнечный день каждый локон, каждый завиток горит и переливается щедрыми оттенками настоящего золота. Моя золотая девочка… Уже столько лет, столько дней и ночей – только моя. Всегда – только моя! Я целую твои волосы и твою улыбку – осторожно, бережно, едва прикасаясь, чтобы ненароком не разбудить тебя, вдыхаю твой запах и тихое «Володя…», слетевшее с губ. Я помню тебя разной: радостной, восторженной, строгой и чуть испуганной, взволнованной, недоверчивой. Я помню тебя маленькой злючкой, капризно поджавшей губки, и певчей птичкой за маминым роялем. Я люблю, когда ты смеешься и когда хмуришься, когда ласково щебечешь с детьми, когда, лукаво прищурившись, отпиваешь вино из высокого бокала и не отводишь взгляда, когда, подобрав подол пышного летнего платья, бежишь по лугу, озираясь на меня, - и я, как безумный, как сумасшедший, тебя желаю. Я люблю тебя всякой… Я любил тебя всегда. Даже когда ты, вся многогранная, многоликая ты была лишь запретной страстью, отравляющей мои ночи. С этого всё началось в одно далекое лето. Прошли годы, но я помню каждый миг, каждый вздох, каждый порыв нежного ветерка в тот день. И твои глаза сияют – две маленькие голубоватые звездочки.
Я вернулся с Кавказа немного раньше срока, умудрившись схлопотать ранение в очередном бою, и сразу направился в городской особняк. Разумеется, было бы лучше дома, в поместье, но там была ты, а мне надоело бороться – с собою, с тобой, с твоей улыбкой и голосом. У меня не было сил на эту борьбу, и так появилось решение остановиться в особняке. Я не прогадал. Почти… Приехал как раз во время – отец собирался покинуть столицу, отдавал последние распоряжения прислуге; заложенная карета уже стояла у крыльца. Ты вышла, кутаясь в полы накидки, и серое грозовое небо улыбнулось в ответ тонким солнечным лучиком. Он согрел меня, отвыкшего за два года службы от холодного северного лета. Пришлось немного обождать, пока карета с фамильным гербом Корфов скрылась за поворотом, и лишь потом возвестить дом о своем прибытии, но утраченный покой было уже не вернуть. Ты была со мной каждый миг: каждый день и час я только и думал, что о тебе, только и мечтал, что о возможности обнимать и целовать тебя, желая то подчинить себе твое тело, то навечно подарить тебе свое сердце. И я не знал, что делать, если тебе окажется не по нраву подобный подарок. За несколько недель ранение затянулось, само воспоминание о нем ушло бесследно, оставшись только косым шрамом чуть ниже сердца. Я набирался сил, и всё сильнее, все безумнее становилось желание увидеть тебя. Я бросил всё и помчался в поместье! Как был – в пыльном мундире, с растрепавшимися чуть влажными волосами приехал домой далеко за полночь. Не стал будить Никиту и сам отвел Грома на конюшню. Летняя ночь обжигала дурманным ароматом цветов – так ярко не пахнут ни розы, ни пышные лилии в полуденный зной. Ноги сами понесли к восточному крылу, где в окне у балкона теплился огонек, - то была твоя девичья спальня. Внутри будто взбунтовалась давно забытая, изжитая робость: я не мог, просто НЕ МОГ войти сейчас в дом, а потом до утра изводить себя неизвестностью! Как ты примешь меня? Учтиво склонишься в реверансе, пряча за вежливой улыбкой взволнованный испуганный взгляд? Или, проговорив положенные скупые слова приветствия, предпочтешь удалиться, памятуя о моей прежней грубости и насмешливых упреках? И что, во имя всего святого, что мне делать, если ты не захочешь меня прощать?! Ведь ты лишь хрупкая обиженная малышка, разучившаяся верить в мою искренность, а я… Я… люблю… тебя… Я прошелся по саду и присел в отдаленной, спрятанной за высоким кустарником беседке. Вздох сорвался с губ, за ним другой – боясь облечь свои страхи в слова, я теплым дыханием поверял их роскоши летней ночи. И так незаметно уснул, совершенно измотанный, прямо там, на мягких подушках, невнимательно оставленных кем-то на широкой резной лавке. А пробуждение показалось продолжением сна: сперва я услышал твой голос, твой звонкий смех колокольчиком разнесся по цветущим аллеям, потом же через ажурную вязь тонких ветвей я увидел тебя – и сердце бешено застучало в груди. Ты была прекрасна, как греза… Хотя.. нет! В сотни, в тысячи раз прекрасней, соблазнительней и желанней. Твои тонкие пальчики срывали пышные гроздья цветов, аккуратно складывая их в букет. Легкая шаль больше походила на покрывало – укутывала тебя всю, от точеных плеч почти до пят, но воображение живо рисовало ничем не прикрытые линии и мягкие изгибы твоего тела. Я притаился в тени беседки, жадно впиваясь взглядом в предмет своих мечтаний, в соблазн из своих снов, отчаянно сражаясь с собственными грешными помыслами, беззвучно моля тебя поскорее уйти отсюда, перестать искушать меня. Но судьбою было предначертано иначе, совсем иначе…
В ту ночь тебе приснился… я. Уже после рождения нашего старшего сына ты призналась мне в этом, смущенно потупив взор и очаровательно краснея. Тебе снился высокий купальский костер и такие же горячие, такие же яркие звезды в вышине. Ты, свободною русалкой вынырнув из речной воды, увидела меня на берегу и завлекла в свои смертельные сети, оплела шелком своих волос, увлекла в бездонный омут глаз, в опасный водоворот своей кипящей страсти. Тот образ, непозволительно бесстыдный, - он и заставил тебя проснуться еще перед рассветом, хоть ты всегда любила подольше понежиться в постели. Ты пыталась уснуть снова, но тщетно, и тогда, мучимая духотой, открыла окно. Потом же… взошло солнце. Мир вспыхнул сотнями пышных красок, разлился десятками разноголосых звуков за стенами твоей комнаты, впорхнул внутрь будоражащим, хмельным ароматом лета. Утренние птицы выводили свои трели, тихо шелестела листва, перешептываясь с ветром, и ты подчинилась их зову. В легкой летней сорочке, в комнатных туфельках, спрятавшись лишь за тонкой тканью широкой шали, ты выбежала в сад, заведомо зная, что не встретишь там никого. Уж очень ранние летние рассветы… Знай ты, что встретишь там меня – свой жаркий сон – наверняка, забилась бы в дальний уголок своей спальной. Но ты не знала, маленькая моя, ты даже не думала, каким небывалым таинством пророчества обернется давешняя греза…
Такою я тебя встретил в утреннем летнем саду: дивного ангела, сошедшего на землю во всей своей божественной красоте; искусителя-демона, похитившего мою бессмертную душу, укравшего сердце, мысли да и меня самого! Такою в тот же день я рисовал тебя пастельной акварелью, судорожно припоминая уроки некогда выписанного отцом учителя-француза. А ты мирно спала, утонув в подушках на моей кровати… Этот портрет никто и никогда не видел, мы прячем его даже от наших детей в тайной комнате, смежной с библиотекой, и каждый раз, рассматривая поблекшую акварель, ты смеешься и целуешь меня в губы. И шепчешь, что в тот вечер, сбрасывая остатки сладкой дремоты, испугалась, когда поняла, что всё произошедшее – не сон. Ты ведь думала, я посмеюсь над тобой, поиграю и брошу. Глупенькая… Надо же, я так и сказал тебе тогда: глупенькая моя, глупенькая… А ты заплакала, когда рассмотрела на акварели белым: «Анна Корф». Сейчас ты с готовностью отвечаешь на самые смелые мои ласки, но я помню время – ты вздрагивала даже от невинных прикосновений, и каждую новую ночь мы познавали друг друга сызнова. Отчего же так смела, так открыта была ты тогда – в душистой тени беседки, скрытой от посторонних любопытных глаз?
В тот день небо плыло над нами, подобное мерным морским волнам в полный штиль, - высокое, чистое, ярко-голубое, до боли в глазах, и лишь чуть-чуть подсвеченное на востоке малиновым заревом ускользающего рассвета. Насобирав охапку цветов, ты решила присесть на скамейке и составить искусный букет – сама такая же цветущая и прекрасная. Только дощатая поверхность оказалась влажной от утренней росы, и ты, подобравшись, поспешила укрыться в беседке… Не замечая меня, пристального наблюдателя, расположилась у невысокого столика, разложила сорванные цветы. Струясь невесомым облаком, твоя шаль соскользнула с плеча, и я потерял разум! Вышел из прохладной тени – так, мягко крадучись, вечер выбирается из своего логова в сумеречный час. Я шагнул к тебе сзади – твой хозяин и твой верный раб, короткое мгновение боролся с собою, не решаясь прикоснуться к не изведанной пока святыне твоего тела. Но ты склонилась над букетом, упуская, отпуская шаль, - и руки сами потянулись обнять тебя покрепче. Когда кровь ударяет в виски, бешено колотится сердце и в ушах звенит от страсти – это поют ангелы. Ангелы любви. Я понял это в тот миг, прижимая тебя к груди, маленькую и трепещущую. И понял еще, что обязан тебе это объяснить. Ты вскрикнула, стоило моим ладоням сомкнуться на твоей хрупкой талии, попыталась вырваться, но разве я мог тебя отпустить? Анечка… Склонившись к розовому ушку, я прошептал твое имя, выдохнул его, как стон, как мечту, и протяжное «Анечка…» замерло поцелуем моих губ на твоей нежной бархатной коже. Ты обернулась. Поворот головы, едва заметный, едва понятный. Недоуменный взгляд широко распахнутых глаз. Застывший крик о помощи или мольбы о пощаде – что бы ты ни хотела произнести в тот миг, я запечатал навсегда, прильнув к твоему ротику. В нашем поцелуе была только ты… Не было ни меня, привыкшего насмешливо наблюдать за жизнью, ни глупого неравенства, разведшего по разные стороны бездонной пропасти молодого барина и его непокорную крепостную, не было даже этого высокого неба над головами, и этого лета, звенящего вокруг. Целуя тебя до неприличия жарко и откровенно, я почувствовал, как мягкие ладошки беспомощно упираются в мою грудь, пытаясь оттолкнуть. Девочка моя… Сил бравого боевого офицера хватило тогда лишь отбросить подальше эту ненужную надоедливую шаль. И прижать тебя – теснее, крепче. Ведь ты отвечала на мой поцелуй! В открытой летней сорочке ты оказалась еще соблазнительней, чем я мог бы представить, оттого до боли захотелось ее с тебя снять. Пальцы скользнули по шелку твоих плеч, стягивая тонкие кружева, а губы судорожно прижались к шейке, затем спустились ниже. Как же я боялся… каждый миг боялся услышать твой строгий приказ немедленно прекратить. Но ты молчала. Молчала – и дрожала в моих руках! Молчала – и чуть выгибалась навстречу, встречая мои пылкие ласки! Даже сейчас, уж столько лет моя жена, ты немного стыдишься того дня. Но тогда – ты не устыдилась ни на миг… Белый шелк сорочки медленно, мучительно медленно сползал, открывая твоё тело. Всё меньше оставалось выдержки во мне, всё ближе была ты, всё слаще и слаще становились твои вздохи, но мне, окрыленному своей любовью, даже этого казалось мало. Я целовал твой животик и нежные бедра, когда до слуха донеслось едва слышное: «Хозяин…» Хозяин? Нет! Тысячу раз – нет! Как угодно, только не так! Руки сами безвольно опустились, скользнув по твоим ножкам, и ласковый летний ветерок сменился зимней стужей. Я поднялся, не видя ничего перед собой – а стоило хоть раз заглянуть в твои глаза, чтобы понять, разгадать тебя, моя девочка. Но я струсил. Я всегда робел рядом с тобой – и струсил тогда. Отвернулся, яростно сцепив кулаки, и бросил через плечо: «Уходи!» Ты осталась… Мне не нужно было смотреть, я чувствовал твоё присутствие телом, душой и сердцем. Зачем? Во имя всего святого, зачем же ты стояла – нагая и прекрасная – в тени виноградных лоз и густого кустарника, оплетающих старую беседку, словно сетями? Сейчас ты смеешься надо мною. Говоришь, что не захотела меня бросить, не захотела уйти. Ты немножко лукавишь, моё счастье… В тот миг, наверное, ты хотела бы уйти, сбежать оттуда невероятно быстро, но не смогла. Ты застыла. От страха ли, от робости или от сладости – застыла. Будто окунулась в глубокий сон, не смыкая глаз. Проснулась лишь, когда я снова оказался рядом, прикоснулся к твоим волосам, бережно открывая плавный изгиб шейки. «Анечка…» - вновь на грани слуха прошептал я – как сумасшедший, как жаждущий, как… влюбленный. И ты ответила мне – каждой клеточкой твоего тела. Впервые за столько лет твои губки нежно позвали: «Володя…» Я целовал твои плечи, молочно-белые грудки, теряя самое себя в объятьях твоих тонких рук. Я говорил, что люблю… Я говорил, как сильно люблю тебя, но ты только стонала в ответ, отдаваясь, раскрываясь моим ласкам. Ты звала меня по имени, выдыхала громко и протяжно, но больше ни слова не слетало с твоих уст. Безоблачное прежде, небо затянуло гребнями белых облаков, похожих на морскую пену, и такою же неистовой пенной волной бурлила в крови страсть, поднималось желание плоти. Медленно и осторожно я уложил тебя на мягкие подушки, и снова целовал-целовал-целовал, исступленно и жадно приникая к сливочной коже. Тогда ты выгнулась, прижалась ко мне всем телом и выдохнула в губы: «Люби меня, милый!» Ты выдохнула в мои губы – и солнце огненным кругом вспыхнуло перед глазами! Там, в летней беседке, притаившейся в тени аллеи, ты потеряла свою шаль… А я потерял душу – отдал ее тебе навсегда. И мы обрели друг друга – до последнего вздоха, отпущенного судьбою. Я внес тебя в дом, утомленную и смущенную, завернутую в мой китель поверх легкой шелковой сорочки. С превеликим удовольствием объявил бы отцу о своем намерении незамедлительно венчаться с тобою, но не встретил его внизу. Да и вообще никого не встретил. Впрочем, оно к лучшему, так о тебе не судачили без толку в комнате для прислуги. Будто захмелевший от собственной смелости, отнес тебя в свою спальную, в свою постель – отныне ты принадлежала мне одному и должна была находиться только там. Только со мною… Уложив, бережно укутал тебя, маленькую куколку с золотыми локонами, еще раз поцеловал розовые губки: «Отдыхай…» «Хорошо…» - и ты послушно смежила веки. Заснула почти сразу, заставив меня почувствовать вину: я совсем измотал тебя, совершенно не поберег, думая лишь о себе. Но ты спала так сладко, так волшебно подрагивали во сне твои длинные реснички, так загадочно играла на лице улыбка – я забыл обо всем. И впервые после смерти мамы достал давно позабытые краски…
В тот вечер… ты заплакала, рассмотрев на простенькой акварели «Анна Корф». А я целовал твои руки, уверяя, что не может быть иначе. В тот вечер ты согласилась стать моей женой и, смеясь сквозь слезы, повторяла «люблю…» в ответ на мои признания. Ты и сейчас тихо прошепчешь: «Люблю…», если я, скользнув ладонью под подол сорочки, бесстыдно-ласково поглажу твой животик, но через несколько мгновений ты проснешься и недовольно укоришь меня: «Володя, перестань!» Ты капризно надуешь соблазнительные губки и протянешь нараспев: «Как можно?..» А потом… чуть приподнимешься на локте, позволяя сорочке соскользнуть с плеча, посмотришь мне в глаза, неторопливо распуская шелковые завязки, и призывно улыбнешься. Я опять забуду собственное имя, требовательно прижимая тебя к кровати, заставляя еще сильнее обхватить ножками мои бедра, и снова, протяжно выдыхая моё имя, ты примешь мою любовь. Ты… Моё счастье, моя жена, моя жизнь…
КОНЕЦ
Sonya Rey
*Администратор* PR Specialist
Сообщение: 2427
Зарегистрирован: 06.11.07
Откуда: Россия, Москва
Репутация:
17
Ну лю я девушку по имени Соня Рей. И не могу сказать ей слово "Нет"
Ой! А это взаимно
цитата:
«Летняя акварель с зимним орнаментом»
Эхх, понравилось как! "Анна Корф" звучит восхитительно Очень чувственный и волнующий рассказ. Прочла на одних эмоциях Спасибо
Пионыч
постоянный участник
Сообщение: 366
Настроение: Долой альтернативные пейринги и ООСных персонажей!
Зарегистрирован: 12.09.08
Откуда: Украина
Репутация:
7
Отправлено: 31.01.10 01:02. Заголовок: Sonya Rey пишет: Оч..
Sonya Rey пишет:
цитата:
Очень чувственный и волнующий рассказ. Прочла на одних эмоциях
Спасибо, Сонюшка!
blondy
Admin **Miss Sherlock Holmes,at your service!!!!!**
Сообщение: 17
Настроение: Sad :( for loosing old acount!
Зарегистрирован: 03.02.10
Откуда: Serbia, Belgrade
Репутация:
1
Отправлено: 04.02.10 00:38. Заголовок: Пионыч пишет: As us..
Пионыч пишет:
цитата:
As usually - you get the essence of my stories ever so well.
Пионыч пишет:
цитата:
Maybe it seems a bit strange but I felt just the same after this idea had formed in my brain. Our sweet couple looked so cute then and there, and the baby... My heart was melting...
Nothing is strange any more when it comes to your fics you're our precious author and we are your precious readers
I also had a picture in my head and it looked most romantic and sweet
Пионыч
постоянный участник
Сообщение: 372
Настроение: Долой альтернативные пейринги и ООСных персонажей!
Зарегистрирован: 12.09.08
Откуда: Украина
Репутация:
7
Название: «Против законов времени» Рейтинг: PG-13 Жанр: страшная сказка по мотивам… Герои: Владимир Корф (барон), Анна Платонова (крепостная барона Корфа), Михаил Репнин (воздыхатель крепостной барона Кофра), Ольга Калиновская, она же мадам Болотова (бывшая любовница Цесаревича Александра), Варвара (кухарка барона Корфа), маленький пушистый зверек
«И вечный бой. Покой нам только снится…» (А. Блок)
Пролог
В сущности, это был обычный февральский день. Ну, может, солнышко сияло немного ярче, чем принято в это суровое зимнее время, да еще сильнее отблескивал в его лучах, искрился белый снег, да синева небес, залитая светом, казалась выше, глубже и немного резала глаза. Лес еще дремал, согретый теплой снежной шубой, и ему вовсе не хотелось просыпаться… Но пришлось… Разбуженные тревожным конским ржанием, встрепенулись заснеженные еловые лапы. Вылезла из дупла сонная белка и, взглянув вниз, заметила двоих всадников. Молодые люди с пылающим в глазах праведным гневом горячили жеребцов. Белка фыркнула и скрылась в своем уютном древесном домике, махнув напоследок по-зимнему пушистым хвостом. Озябшие почерневшие ветви дружно зашумели, обсуждая появление чужаков, но вроде бы те не представляли опасности – и все в лесу успокоились. Все ли?... Где-то глубоко в теплой норе, устланной корой и прошлогодними листьями, проснулся ОН. Протер глаза мохнатыми маленькими лапками, пробормотал под нос нечто неразборчивое и уже собирался снова уснуть, когда конский топот приблизился, и голоса людей стали громче. Потревоженный пуще прежнего громким спором мужчин, он обозлено скрипнул зубами и бочком направился к выходу. Февральское солнце в первые мгновения ослепило сонного лесного зверька, заставило зажмуриться. Шумно выдохнув, он стряхнул с меховой шубки снежную пыль и недовольно выглянул из-за лапника. Двое спорщиков горячились еще больше. Сурок (а это, несомненно, был он) уже хотел пригрозить бестактным сыновьям рода человеческого всеми небесными карами, но, совершенно случайно всмотревшись в серую грусть на дне серого взгляда одного из мужчин, сокрушенно вздохнул: - Ладно уж… - коготки на маленьких лапках сверкнули волшебным золотом и быстро-быстро принялись чертить на снегу таинственные знаки и символы. Порыв ветра поднял поземку, зловещим шепотом пронесся над чащобами и опушками, растрепал черные волосы грустного незнакомца на вороном жеребце. Сурок, еще что-то недовольно ворча, поспешил укрыться в норе. Он уже почти полностью подобрался к небольшому лазу, но вдруг, чуть оборотившись, бросил прощальный взгляд на всадников и улыбнулся в усы: - Она всё поймет… Его слова растаяли в лесном шуме. А впрочем… Да полноте! Разве могут разговаривать маленькие пушистые зверьки?!
1. - Скорее, Никита! – белокурая девушка, подгоняя возницу, нетерпеливо всматривалась в снежную даль. Ровной змейкой летела дорога, то растворяясь в туманной дымке за поворотом, то неожиданно выныривая из-за спящих деревьев. Красавица торопилась. Она никак не могла опоздать, обязана была предотвратить непоправимую беду. Как же слепа, как глупа она была, когда не прочла ни в упрямом взгляде хозяина, ни в теплых глазах любимого даже тени приближающегося несчастья?! Визит гостившей у Долгоруких таинственной дамы был подобен грому средь ясного неба, в который раз доказав, сколь наивной может быть юная барышня, воспитанная в ворованной сказке. До нелепой дуэли, казалось, еще целая вечность – всё можно изменить за два бесконечных дня. А на самом деле… - Никита, пожалуйста… - жалобно простонала девушка и услышала в ответ уверенное: - Не боись, Аннушка, успеем! Дорога снова резко вильнула влево, и взволнованная красавица через хитрое черно-ажурное сплетение ветвей увидела их – двух друзей, двух соперников. Они замерли друг напротив друга, и барон уже взвел курок, целясь в самое сердце немного растерянного своего бывшего товарища. Отчетливо понимая, что ее еще не видно за деревьями, Анна привстала и хотела крикнуть: - Остановитесь! – но в этот самый миг сани неестественно дернулись, лошаденка вздыбилась, и земля стремительно поднялась навстречу. Боль от удара слилась с чернотой, что быстро обволакивала ускользающее сознание… Девушка пришла в себя уже к вечеру. Вскинулась на постели, с жалобным стоном выдохнула, осматриваясь, и несильно сжала руку заплаканной Варвары. - Что произошло?... – голос еще не хотел слушаться своей хозяйки, дрожал от слабости и воспоминаний о пережитом. - Так сани-то перевернулись, упала ты, ласточка. Никитка, почитай, на руках принес. Анна прикрыла глаза – до сих пор болела ушибленная голова. - А… он? С ним всё хорошо? – она еще помнила, какой опасностью грозило черное дуло ее любимому. – Я не успела… Дуэль… Варвара всхлипнула, неловко утираясь темным передником. - Он… нет его… Нет больше нашего соколика… - и она разрыдалась, не стыдясь слез. - Миша… - обреченно простонала красавица Анна. – Мишенька… Но голос кухарки прозвучал как-то зло, с толикой ненависти: - Да не сталось ничего с твоим князем. А он мертвый лежит, соколик наш ясный… Владимир Иванович… Я ж ведь вынянчила его, да выпестовала, я ж ему всё…всё – как баронессы не стало… Храбрый такой, да видный же вырос… Думала ли, что на старости лет соборовать его буду, сердешного… Кому ж мы теперь… Ой ба-а-арин! – Варвара заголосила, оплакивая хозяина. – По что же он так – сам в себя да из пистолета? Насмерть… Ох зачем-то он?.. - Владимир… Господи, Владимир! – не веря услышанному, Анна попыталась соскочить с кровати, только ноги подкосились, отказываясь держать. Но разве могла она остаться здесь, когда там… Она не верила. До конца не верила сказанному Варварой, и тем страшнее оказалась правда. Тем больнее было принять ее – и эту смертельную бледность на его щеках, что отдавала желтизной в неровном пламени оплывающих свечей, и эту застывшую, словно впечатанную в лицо, гримасу вечной муки, которую теперь, в смерти, не скрывала легкая улыбка. Упасть ему в ноги… Упасть у постели и прижаться губами к мертвой холодной руке, так бережно, так нежно ласкающей вчера ночью ее заплаканное лицо. Упасть и попросить прощения за всё, особенно за то, что не смогла, не нашла в себе сил ответить ему заветное «да», за то, что не нашла этого самого «да» в мятущемся и взволнованном своем сердце… И пусть это было бы ложью, только… он бы жил! Жил сейчас, и не было бы этого удушливого и горького осознания того, что никогда серые глаза не встретят ее взгляд, никогда не улыбнутся губы, никогда тихий голос не позовет ее, по-особенному с надрывом произнося ее имя: «Аня…» Обессиленная и разбитая, она не покинула его спальную нынешней ночью. Так и заснула, сжимая в ладони краешек могильного савана – белый, как снег…
2. Глаза зажмурились немного сильнее, а потом резко открылись, стоило лишь вспомнить о событиях вчерашнего дня. Странно, но проснулась она снова в своей комнате, в собственной постели. Кто принес ее сюда, да и…зачем? Анна прищурилась, ослепленная ярким зимним солнцем. Зачем?.. Зачем так навязчиво искрятся золотые лучи, так весело щебечут птицы за окном, если… его нет? Мимолетно вспомнился пережитый страх за жизнь князя Репнина. Тогда она думала – нет ничего ужаснее этого застывающего в сердце ожидания. Теперь же пришлось понять: есть. Это… смерть… Быстро поднявшись, девушка выбежала в коридор. Даже удивилась тишине, царящей в доме. Неужто все уже в часовне? Она бросилась вниз и буквально столкнулась в двери с давешней гостьей. - Вы – Анна? – мадам Болотова снова была взволнована, и голос срывался, когда она рассказывала о намеченной на сегодня дуэли. Анна непонимающе тряхнула головой, рука сама потянулась поправить растрепанные волосы. - Но как же… ведь вчера… - Ах, милочка, вы слишком плохо знаете мужчин! – вздохнула дама, кутаясь в черное пальто. – Вчера Михаил Александрович дал мне этот самый платок и велел снести вам в случае его смерти. - Благодарю! – Анна торопливо забрала тонкую батистовую ткань. Она уже ровным счетом ничего не понимала, но все же велела Никите, не медля более ни минуты, закладывать сани. Дорога до заветной поляны показалась еще длиннее, еще ярче искрился белый снег, застилающий лес. Неужели ей приснился этот ужас – и мертвый барон, и свеча в его восковых руках, и холодный саван, и холод в сердце?! Холодно… Отчего ей было так холодно осознавать, что Владимира больше нет? Красавица упрямо сжала губы. Они выросли вместе, покойные барон и баронесса желали видеть в них брата и сестру. Должно быть, оттого… Лошадь, резво отстукивая копытами по утоптанному снегу, повернула за очередной поворот, и Анну обожгло воспоминанием из сна. - Никита, не гони так! – прозвучало властно, почти приказом. Пусть лишь ночным кошмаром обернулась пережитая дуэль, но что если это было пророчество? И перевернутые сани, и… выстрел… Она подъехала к поляне в тот же миг, что и во сне. Так же, прищурившись, Владимир целился в Михаила, так же горячился и подстегивал его выстрелить взволнованный князь. Уже в шаге от дороги снег казался вязким, хрупкая девушка провалилась в него едва ли не по колено и, не удержав равновесия, упала. Одновременно молодые люди повернулись к ней – растерянный Репнин, явно недовольный появлением дамы сердца, и решительный Владимир. Только вот… какое решение застыло в глубине серых холодных глаз? Анна попыталась встать и нащупала в снегу нечто твердое. Пистолет! Может, хоть это образумит упрямца?! Путаясь в длинных юбках, подошла ближе, нацелила грозное дуло в грудь барону. - Бросьте, бросьте пистолет! – она едва не отступила, когда его губы слабо улыбнулись, но гордо вскинула подбородок. – Если вы не сделаете этого – я… я убью вас! Владимир медленно поднял руку, обхватил тонкое девичье запястье, притягивая оружие ближе, нацеливая в самое сердце. - Что ж… Стреляйте, Анна. Ведь на самом деле, вы уже сразили меня… Наповал… - Владимир… Б-бросьте… - неожиданно дрогнул голос, и еще сильнее стала его железная хватка, Анне показалось даже – небо бешено раскрутилось над головой. В попытке удержаться на ногах, девушка пошатнулась, нервно сжались пальцы, в поисках опоры – и грянул выстрел. Одно движение… Неосторожное, небрежное, едва ли осознанное. Чуть отодвинувшись в сторону, непослушный замерзший палец ляжет на курок – и, нажмет. И громом, зимним громом наполнится округа, словно кувшин наполняется теплым молоком. И он улыбнется на прощанье, взглянет чуть мутноватыми от боли глазами. - Сражен… наповал… - вытолкнут с кровью непослушные губы. И всё. Больше ничего вокруг. Только отчаянный крик: - Владимир! И ее слезы. И его кровь. И чьи-то руки, и чьи-то голоса. И снова сани резво катятся по припорошенной дороге, в поместье шумно и людно, но не разобрать слов, не узнать множества лиц. Какая вольная? У него? Под сюртуком? Вот глупый… Зачем ей это? Зачем свобода – мертвым? Побыстрей бы… ночь… Ночью темно и не так страшно. Она всегда боялась темноты, но сегодня – не станет, потому что… Т-с-с-с… Никто не должен знать… Потому что сегодня она снова придет к нему. Придет в его спальную – и упрямый мальчишка не посмеет ее прогнать! Да и не захочет, ведь она скажет ему правду! Не побоится и скажет это –самое заветное, невозможное «да»! И в эту ночь она будет с ним, а потом всегда – целую вечность!..
3. Анна вскинулась на кровати, испуганно вскрикнув. Всё осознавалось неожиданно четко, будто и не было вчерашнего вязкого безумия, от него не осталось даже связных воспоминаний. Быстро оделась, выглянула в коридор. Как-то странно… И снова никого вокруг. Красавице казалось отчего-то: исправник с добрым десятком жандармов просто обязан стеречь ее у спальной. А потом забрать и увести на расстрел. И разве можно поступить иначе с тою, что убила… самого дорогого, самого нужного ей человека? «Володя…» всхлипнула девушка и по пустому коридору, мимо плотно закрытых дверей – поторопилась вниз. - Вы – Анна? – вопрос мадам Болотовой застал ее врасплох, девушка даже не сумела выдавить из себя приличествующих слов приветствия. Немного оторопев, гостья протянула платок. - Вы должны остановить их! Дело в том, что… - Дуэль состоится сегодня! Сейчас! – Анна сжала ладошками виски, чувствуя, как бешено в них бьется пульс, и только отмахнулась от заботливо предложенной помощи. – Со мной... всё хорошо. Я должна ехать, немедленно! Никита только плечами пожал, забираясь на козлы, и присвистнул кнутом: - А ну, пошла, Гнедая! Красавице пришлось повыше поднять меховой воротник: лишь сейчас она поняла, что забыла одеть шляпку. Зато… она ехала к нему! Он жив! Там, среди заснеженных, немых в своем безразличии деревьев он жив! И уверен, что не нужен своей крепостной! - Глупый... глупый мой… - ласково прошептала девушка, так, чтобы слышно было ей одной. Неужели, нужно было два раза пережить его смерть, чтобы понять это? Неожиданный толчок – и сани снова перевернулись, снег обжег морозным холодом нежную кожу, но Анна не успела испугаться. Всё самое ужасное, что могло бы произойти с нею, уже случилось. Вчера! Или… во сне?.. Она уже была ни в чем не уверена. Едва успев поблагодарить конюха, взобралась на лошадь, ударила пятками по конским бокам – так сильно, как только смогла, и во весь опор помчалась к месту дуэли. Кажется, в этот раз, она подоспела немного раньше… Владимир стоял, прикрыв глаза, и в его грудь смотрело черное дуло. Соперники словно поменялись местами – и здесь, на заснеженной поляне, и в ее сердце. Изрядно озябший доктор Штерн стоял неподалеку, переступая с ноги на ногу. - Право слово, господа! – в его голосе угадывалось тепло домашнего камина, чуть припорошенное раздраженностью и холодом морозного дня. Михаил прицелился, криво усмехнулся и взвел курок. Анне показалось, или… упрямые губы барона прошептали ее имя? Неужели князь способен на такое – выстрелить в лучшего друга?! На какой-то миг девушка замерла от этой мысли. Но потом словно очнулась, ринулась вперед. Губы онемели – не могли произнести ни звука, иначе она позвала бы безумцев, обращая на себя внимание. От сердца немного отлегло, когда заметила, что Репнин чуть дернул рукой, меняя цель, задавая пуле другое направление. И грянул выстрел… Он не смог. Он не выстрелил в Корфа, передумав в последний момент. Он выстрелил в сторону… И уже не так страшно даже, что там была она… - Аня-а-а! – полный ужаса крик еще пропитывается в сознание сквозь эту кроваво-красную пелену. Владимир… Володенька… Мне так жаль… так жаль, что я умру и не успею… Родной мой, ты никогда не узнаешь, что я… люблю тебя… я так тебя… А лес отвечает криком потревоженного воронья…
4. И снова солнечный свет – резкий, яркий, буквально бьет по глазам, заставляя проснуться и тут же зажмуриться от прямых лучей. Позднее утро. Ее спальная. Она жива. Неужели снова?! Оделась, торопливо застегивая ряд мелких пуговиц, сразу же позаботилась о теплом пальто и шляпке. В коридоре – ни души. Такое ощущение, что ей одной это наказание: раз за разом переживать день дуэли – как бесконечное горькое испытание. - Вы – Анна?! Со смесью безразличия и раздражения взглянула на госпожу Болотову: - Вам в этом доме не рады! – Право слово, ну сколько можно приносить этот треклятый платок? – Ни вам, ни вашему Михаилу Александровичу! Чуть ли не бегом по ступенькам вниз, к конюшне, не дожидаясь, пока Никита заложит сани. Когда скачешь так быстро по ветреному зимнему лесу – мороз словно обжигает. Его губы – они так же обжигали ночью… Какой ночью? Она сбилась со счета… Все смешалось и закружилось в одном водовороте, и лишь та ночь осталась незыблемой, непреложной истиной: «Вся моя жизнь… вся моя жизнь принадлежит только вам…» А ее жизнь – ему! Не хозяину – мужчине, покорившему, пленившему, не смотря на холодность, показную жестокость и деланное безразличие. «Только бы ты была рядом…» Только бы он был жив! Жив – и тогда она уж сумеет урезонить гордеца, докажет ему, что он не имеет права вот так отпускать ее, уходить, ничего не сказав, бросать ее на произвол судьбы! Ну, вот и поляна. Ах, вот и господа дуэлянты! Барон целится – снова его очередь стрелять! Да где же он? Озябшие пальчики с трудом нащупывают в снежном сугробе оброненный пистолет. Погодите же, Владимир Иваныч, попридержите под полой сюртука свою вольную! Рассерженная и разрумянившаяся на февральском морозце, Анна подошла к своему насмешливому хозяину, пряча оружие за спиной. Брови Владимира удивленно вскинулись, но тут же чувства надежно спрятались за привычной ухмылкой. - Вам здесь не место, Анна. - Барон прав. Не стоило приезжать! – подтвердил Репнин. Наверное, он правда так считает… А эта затаенная гордость в его глазах… Ей показалось, или князь действительно радуется ее приезду, наивно полагая, что избранница здесь ради него? Даже если и так, он поймет, ему придется смириться… Свободной рукой она отбросила со лба растрепавшиеся волосы. Надо же, все равно шляпка потерялась. Видать, не судьба… Серые глаза Владимира блеснули недобрым огнем, и он отвел взгляд. Неужели… тоже считает, что она здесь ради Миши? - Владимир… - начала осторожно, враз растеряв все заготовленные пламенные речи. Он снова повернулся к ней, уже не пряча тоски во взгляде. - Ну, что же вам еще нужно? Зачем вы снова мучаете меня, Анна? Зачем?! Красавица оторопела от такого обращения. - Я? Вас? - Иначе почему вы здесь? – барон шагнул ей навстречу и тут же услышал гневный окрик противника: - Владимир, вернись к барьеру! И он бы вернулся – он, вспыльчивый и порывистый, холодный и горячий – он вернулся бы! Но в руках Анны взметнулся пистолет… Она ткнула дуло прямо туда, где бьется сердце. - Хотите, чтобы я ушла? В глазах – тот же вызов, что и в столовой после танца, когда страстной одалиской вернулась к нему осуществить свою месть. Барон замер на миг, не в силах поверить увиденному. Наведи она оружие на него – другое дело, но ведь Анна целится в себя! И синие глаза насмешливо блестят из-под припорошенных снегом локонов. - Отвечайте: хотите? Вы хотите этого?! - Аня… - имя сорвалось с губ, подобное тихому медленному стону, зато рука была быстрее молнии. Выхватил пистолет из замерзших маленьких ручек, отбросил подальше и притянул девушку к своей груди. Встряхнул за плечи, пытаясь привести в себя, но она резко запрокинула голову. - Ты не ответил… Чего ты хочешь? Вместо ответа он жарко прильнул к ее сладким губам…
*** Она чувствовала, что совсем скоро задохнется. Она чувствовала, что дыхания не хватает, что сделать вдох становится жизненно необходимым. Но все равно не хотела и не могла оттолкнуть его. Владимир сам отпустил потеплевшие влажные губки, Анна жадно втянула морозный воздух и выдохнула тепло в его губы. Смущенно потупилась, вспомнив, что они не одни на покрытой снегом лесной поляне. Молодой человек тоже, вероятно, подумал об этом и огляделся в поисках бывшего соперника. Тот уже собирался пришпорить жеребца. - Миш, прости! – барон покаянно опустил голову, но тут же вскинулся, отбрасывая со лба челку: ему не в чем винить себя, Анна – его невозможная, его единственная безумная любовь, выбрала сама. И выбрала его, хотя он ожидал от девушки совсем иного выбора. Репнин понимающе пожал плечами: - Мне… просто следовало раньше об этом догадаться… Скакун нетерпеливо заржал под ним, перебирая ушами, словно прислушиваясь, как совсем близко, в снегу за кустом, кто-то негромко посмеивается над брошенным князем. А может – радуется за двоих, обретших, наконец, истинное счастье? Кто знает… Но, судя по всему, никто, кроме гнедого жеребца Михаила Александровича, того приглушенного смеха не услышал… Проводив взглядом друга, Владимир заставил Анну поднять глаза. - Я люблю тебя. – Впервые осмелился сказать это вслух, напрямую, впервые не побоялся признаться той, что уж бессчетное количество лет владела его непокорным сердцем. Анна заметно расслабилась, легкая полуулыбка была полна кокетства. - А я думала, вы снова будете выспрашивать о моих чувствах, господин барон, - тонкие пальчики игриво провели по его щеке. – О том, люблю ли я вас. - А ты любишь? – короткий вопрос, но так много зависит от ответа. И в ее глазах вспыхивает солнечный свет: - Да… - а потом громче, увереннее. – Да! Да!!! И пусть она снова проснется утром, и снова завертится, закружится снежным вихрем этот день. Одно лишь имеет значение: чтобы он поверил сейчас, чтобы понял, насколько велика ее любовь, насколько сильна! Она не запомнила дороги домой, только то, как быстро показались из-за поворота родные желтые стены. Владимир легко спрыгнул с коня и снял ее, внес в дом на руках, не прерывая поцелуев, и уже не отпустил. Не отпустил и ночью, в полумраке спальной, медленно расстегивая те самые пуговицы на платье – одну за одной, одну за одной… Каким же бережным он был. Каким жаром пылало его сильное тело под ее ладонями… Каким невыносимым блаженством обернулась первая неожиданная боль… Проваливаясь в счастливый сон, Анна успела подумать лишь о том, что этот день хотелось бы переживать вечно…
5. Солнечный лучик скользнул по лицу, невесомо прикоснулся к дрогнувшим во сне ресницам и куда-то торопливо скрылся. Анна проснулась, но еще некоторое время не открывала глаз. Ведь если день снова повторится, если сладкие воспоминания, которыми еще живет ее тело, которыми еще напоены ее мысли, - если всё это окажется глупою шуткой неведомой силы – она просто не переживет! Замкнувшись в своих опасениях, она удивленно распахнула глаза, когда ощутила на губах нежное прикосновение. - С добрым утром, Анечка, - довольный барон немного отстранился от нее и теперь, приподнявшись на локте, просто разглядывал милое заспанное личико. Красавица изумленно выдохнула: - Это ты?! – не так-то просто поверить в сказку, не так-то просто принять огромное, всеобъемлющее, безграничное счастье. Но Владимир ревниво нахмурился: - А кого еще вы намеревались здесь увидеть, сударыня? – и тут же лукаво улыбнулся залившейся краской смущения возлюбленной. – Ты попалась, моя Анечка. Теперь я тебя никогда не отпущу. Руки вспорхнули легкокрылыми бабочками, обвивая его шею, притягивая мужчину ближе: - Значит ли это, что мне никогда не увидеть своей вольной? – мягкие губки на короткое мгновение прижались к его губам и отпрянули, призывно приоткрывшись. Барону с трудом удалось удержать порыв немедленно прильнуть поцелуем к сладкому женскому ротику. Но за маской серьезности все равно просвечивался озорной мальчишка. - Это значит лишь то, что мы с вами незамедлительно обвенчаемся, и тогда… - он склонился так близко – лицо к лицу, губы к губам, и два дыхания слились в одно, горячее и порывистое. – Тогда ты навсегда, навсегда, навсегда станешь только моей… Разве не этого юной красавице так хотелось?! ___________________________________________
- Я же говорил! Она всё поняла… - довольно протянул наш пушистый лесной знакомый, зарылся в ворох теплых прошлогодних листьев и прикрыл лапой замерзший нос, засыпая снова – теперь уже точно до самой весны...
Конец
Sonya Rey
*Администратор* PR Specialist
Сообщение: 30
Зарегистрирован: 19.03.10
Откуда: Москва
Репутация:
1
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 10
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
Только ща прочла 
....especially on that scene when Vova is holding his son and Anna walked in the room 
How sweet! ...and then his passionate kiss 
No wonder Anna reproached him: 
Надо же Скорпи как-то отдыхать. 
Пошла искать остальное 
И не могу сказать ей слово "Нет"
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума