Отправлено: 20.03.09 01:16. Заголовок: Рассказы и зарисовки от Скорпи - 5
"Рассказы и зарисовки от Скорпи"
Автор: Скорпион (Пионыч) Иллюстрации: Syaoran@ (Тессен) Жанр: мелодрамы, фентези, мистика - всяко может быть Герои: БН Время: когда как Место: где придется Пейринг: ВовАнна и только ВовАнна Примечание 1: что бы не происходило, будет ВА и хеппи-энд Примечание 2: выкладываю свои короткие произведения по просьбе Блонди
Название: «Моя азбука». Рейтинг: PG Жанр: мелодрама-альтернатива, PoV Герои: Владимир и его мысли, Анна
Анна. Моё сердце ноет приглушенной болью каждый раз, когда ты только проходишь мимо, не поднимая глаз, или музицируешь – склоняешься над роялем, перебираешь клавиши тонкими проворными пальчиками, и твой дивный голос выводит незамысловатый мотив. Ты волнуешь меня… Ты меня выводишь из себя… И манишь… И отталкиваешь… И вечно кружа в водовороте сих противоречивых чувств, я мечтаю сполна насладиться своей над тобою властью. И мечтаю избавиться от власти твоей… Твой хозяин и раб – твой верный раБ…
Боль. Моя боль и сладость. Она заполняет меня, проникает в тайники души, лелеет диковинный цвет моего первого чувства. Я никого не любил прежде… Бывал влюблен иль предавался грешной страсти, но любить не умел. Не мог – ведь много лет назад в самый день своего рождения был Господним Провидением предначертан тебе. А люди слишком слабы, чтоб избавиться от своей судьбы, от своих окоВ…
Вечность. Казалось бы, так долго, так бесконечно… Но даже вечность ничтожно мала, если ты улыбнешься солнечному лучику в зеркале, а мне удастся перехватить хотя бы тень той твоей улыбки и мечтать, подобно последнему глупцу, что ты улыбаешься мне. И мечтать, что ты радостно встречаешь мои поцелуи и объятья, упиваясь моей любовью… Но ты даже не замечаешь меня – и блеск синих глаза ярок, но холоден, точно снеГ…
Грешник. Какой же я грешник в делах и помыслах своих! В сотый, в тысячный раз я готов пасть на колени, умоляя простить невольные и преднамеренные грехи мои: и колкость фраз, и показное презрение, и деланную ненависть. Да только снова и снова, проснувшись во мне, грех гордыни затмевает разум, твердит, что ты недостойна моей любви, требует отказаться от нее. Я давно уже мог бы признать это и сам, лишь упрямое сердце не сдается. И я стискиваю кулаки и зубы в ожидании новых беД…
Долг. Мне нельзя забывать о нем. Только вот что есть мой долг? Служить Царю и Отечеству, не щадя живота своего, и отдать жизнь в пылу битвы? Чтить семью, свой древний род, думать лишь о благе его? Или же… всё это пустое, всё, кроме той, что наполняет мои дни светом, мои ночи желанием, моё дыхание – жизнью? И помимо этого – помимо своей любви – никому и ничего я не должен, и не пред кем мне держать ответ – только перед Богом и собственной совестью? Так нелегко, так больно отыскать где-то на полпути между чувством и разумом верное решениЕ…
Если бы ты знала… Если бы только знала о том, чем живет твой упрямый насмешливый хозяин – не было бы этой неуверенной настороженности на твоем лице. Не дрожали бы ресницы, пряча подступившие слезы разочарования, не бледнели бы на миг нежные щечки. Ты не отводила бы глаз, как делаешь всякий раз, стоит мне только появиться в комнате. Ты не покинула бы меня с величием королевы, гордо вздернув подбородок, – ты бы сбежала! Сбежала как можно дальше от меня со всеми моими чувствами и желаниями, с целым ворохом бесстыдных мыслей, образов, грез, сонмом преследующих меня по ночам. Ты сбежала бы – я уверен. Но все-таки… где-то там, в глубине души, еще теплится надежда: а вдруг… ты бы не испугалась? Вдруг, недоверчиво улыбнувшись – шагнула бы мне навстречу, в жар моих рук?! Шагнула бы?... Счастье моЁ…
Ёршистый и насмешливый, знаю ли я сам, когда бываю настоящим? Не в тот ли миг, когда, спрятавшись за прикрытой дверью, прислушиваюсь к твоему голосу?.. И что-то сладко замирает внутри. Но стоит песне затихнуть – словно обрываются невидимые струны – обмирает какая-то важная часть меня. Так бывает всякий раз, когда реальность дня вступает в свои права, и я с тоской понимаю, насколько бесплотны, насколько несбыточны мои мечты. А коль так – что мне остается? Вместо твоих нежных губ – металлический привкус злословия и горьковато-едкий – порохового дыма. Да пара друзей в ночной тиши – одиночество и лоЖь…
Жар… Так жарко – будто летний полдень, душный, знойный, господствует над миром, отодвигая на задний план прохладную северную осень. От твоего ли взгляда, от твоего ли голоса, чистого и прозрачного, словно родник, неведомый жар будто жжет изнутри. Я прикрываю глаза, и пальцы тянутся к горлу, пытаясь задушить это глупое чувство обреченности, рвут тугой воротничок форменной рубашки. Сами собою закрываются глаза, оставляя на коже щек сухие соленые дорожки от непролитых слёЗ…
Звезды падают за небосклон и горят в своём последнем полете. А потом еще долго горят на дне твоих чудесных глаз, когда ты смотришь не на меня. От этого – мне больно, до дрожи. И кажется, что вот-вот я исчезну – упаду такой же пылающей звездой в непроглядно-темную бездну. И черные дула ружей – как наказание за преступление против своего сердца, как награда за боль любви и ревностИ…
И не вырвать её, не выжать из меня. Корнями в кровь, острыми шипами в сердце – твой образ, что преследует днем и ночью. Твой запах – легкая смесь ванили и розового цвета. Твой голос – не мне шепчущий сладкие признания. И слаще меда твои поцелуи, подаренные другому. Ты занимаешь в моей жизни слишком много места – мне в твоей никогда столько не занять… Порванною струною замирает в воздухе утра мой полустон. Пошушепот. ПолукриК…
Крест. У каждого он свой. Мой крест – даже не ты, лишь эта ядовитая раздвоенность, что пытается убить мою любовь, одновременно питая ее. Распятый на этом кресте, каждый день, каждый миг, каждый взгляд заново распятый, я ощущаю, как слабею: как слабеет моя воля, как отступает чувство призрачного долга бог весть перед кем и на первый план… выходит что-то совершенно другое. Эту нежность – ее не стереть, не осквернить грубым прикосновением. Эта слабость – не она ли придает мне сиЛ?..
Лучше бы позабыть обо всем. Просто приказать себе позабыть – и жить дальше. Со всем этим – с разбитым сердцем и дурною славой, отчего-то опережающей моё появление на каждом новом балу. Да разве можно хоть на миг не думать об извивающемся в жарком пламени твоем едва ли прикрытом теле, о плавных движениях, перетекающих в музыку – так вода перетекает в теплые ладони из глиняного кувшина, так перетекает в день летний рассвет, а вечер вливается в ночь, забываясь сноМ…
Месть. Это должно было бы стать моей местью за годы мучительных терзаний, а стало моим искуплением. И твоей местью. ТВОЕЙ – до каждого изгиба тела, до каждого притворно-томного взгляда. Я видел твою игру… Понимал всё слишком четко и ни разу не усомнился. Ну, может быть, в один короткий миг прикосновения, когда, преклоняя колени, почти раскрывая карты своей любви, поставил саму судьбу на коН…
Ночь. Ночь пьянит и манит искателей приключений, но и пугает одиноких заплутавших путников. Я один из них – заблудился в сетях вины, в путах неуверенности и растратил слишком много сил лишь на то, чтобы освободиться. Да только надо ли? Зачем свобода – без твоих глаз? Я понял это – как ценной наградой за победу в смертельной битве. Как понял и то, что ты, моя птичка, достойна той самой награды. Пусть лишь легким взмахом крыла в слепящей вышине ответишь моим порывам, пусть едва слышным щебетанием долетит до меня песня твоей благодарности – мне, отвергнутому и презренному, осталось только однО…
Отпустить тебя. Отпустить и забыть – вернее, постараться забыть легкий трепет твоего тела в моих руках и почти невесомое прикосновение твоих губ. Ты сводишь меня с ума, сейчас – еще сильнее, чем прежде, когда была лишь недостижимой, непостижимой, когда была не ближе, чем луна в небесах. Но светила так же далёко и туманно… Именно так серебрится в облаках тонкий, словно твой стан, лунный серП…
Правда. Горькая правда лишь в том, что не смогу без тебя. Как бы ни дышала жаром разбуженная гордость, как бы хмель не заволакивал сознание – я без тебя не смогу. И ты снова приходишь в мой сон, даже если я пытаюсь отчаянно позабыть обо всем на свете. И ты снова стоишь предо мною – в тонкой, как паутинка, и белой, будто крыло ангела, сорочке, укоризненно качаешь головой в ответ на моё самоуверенное: «Забуду!» Ты так далека… Но ближе, роднее нет никого до сих пор. Я и гоню от себя ненужные мысли, гоню хандру, гоню другую женщину, вновь и вновь вспоминая тебя, испуганную и дрожащую, с мокрыми от слез щечками. А еще… я мечтаю… И все эти мечты, и каждая из них – о том, что могло бы быть, не растрать я крошечные жемчужинки твоей благосклонности в пылу бесчисленных ссоР…
Ревность. Она была виною всему. Она и сейчас сидит во мне черной извивающейся змеею, стоит лишь подумать, с кем ты сейчас. И больно… Господи! Отчего ж так больно-то, а?! Ведь всё вокруг – и это низкое серое небо, и белый снег ровной скатертью под ногами, и солнце, что едва угадывается там, за пеленою туч, - всё твердит об одном и том же: я принял верное решение! Только сердцу нестерпимо больно, как если бы его вырвали из груди, сжали когтистою лапой и подняли над пропастью. А смерть запретили, оставляя вечные муки, вечный ужаС…
Страх. Этот непонятный страх дрожит во мне, подобно огоньку лучины у разбитого окна. И впору бояться за себя, опасаться, что не захочу принять этой одинокой, мне самому не нужной жизни. Но в моих мыслях только ты… Пусть моё одиночество обернется твоим счастьем, пусть растают во тьме ночи эти глупые предчувствия непоправимой беды. Пусть… ты останешься солнцем, хоть и не моим, но самым ярким, самым теплым. И пусть хотя бы издалека согреет меня в зимней стуже твой лучистый свеТ...
Терять и снова обретать. Сегодня, завтра, всегда! Ты храбро смотришь мне в глаза, но где-то в туманной глубине твоих серых зрачков – затаенная робость. И слова… Ты говоришь вовсе не то, что хотела бы сказать. Слова слетают с губ, но они чужие этому солнечному дню, этому разговору, даже этой приятной терпкости выдержанного вина. И ничего, что ты лукаво улыбаешься, утверждая: «Именно о нем я и думала!» Я все равно знаю, что никогда, ни за что тебя не отпущУ…
Уже скоро солнце склонится к западному краю, повелевая миру стать зимней холодною тьмой. А день еще светел, еще слышны голоса во дворе, еще чисты, ясны мысли. И ты говоришь о том, как столица ждет в блеске огней. И ты напоминаешь мои же обещания: не удерживать, не воровать твою свободу. И я уже верю этому всему – вернее, верил бы, но твой взгляд… Он зовет меня. Он не желает терпеть разлуку. И даже если ты смеешься, храбрясь и лукавя, твой взгляд выдает тебя. Я подхожу медленно, кажется, ноги едва ступают по дощатому полу, а все тело стало невесомым в предвкушении задуманного. Отвечаю улыбкой на твой недоуменный, немного испуганный взгляд… Бережно сжимаю твои точеные плечи, склоняясь всё ниже, всё ближе, чувствуя твоё дыхание на своих губах. Твой тихий шепот еще пытается меня образумить, но я не намерен, не желаю отступать! Сегодня, сейчас я, возможно, впервые поведу себя так, как пристало. Я же КорФ!
Фейерверком праздничных искр рассыпается карточный домик нашего прежнего мира… Твои руки уже не упираются в плечи, отталкивая меня, пытаясь прервать поцелуй. Твои губы… Моя боль и сладость, моя нежность, моя страсть, моя легкость и самая тяжелая в мире ноша… Моя любовь… Едва оторвавшись от твоих мягких податливых губ, я шепчу тебе об этом – как сильно, как долго люблю тебя. И твоя улыбка расцветает подобно летней рассветной заре. Ты давно знала это! Ты сама увидела это в моих глазах, услышала в голосе, ты сама спросила, дрожа и запинаясь, люблю ли я тебя, но, мучимый страхом, я не нашелся с ответом. Теперь же прежняя нерешительность канула в Лету, и я готов на весь дом, на весь мир прокричать: я люблю тебя! И есть только настоящее – твои руки, твои плечи, твоё срывающееся дыхание. И будет только счастье – истинное, безоблачное, на каждый день много-много лет. А былое… Былое быстро сгорает в пламени камина, и сероватый пепел, рассыпаясь, превращается в праХ…
Хочется, чтобы это мгновение не заканчивалось никогда… Но бой часов в углу обрывает невидимые нити, словно заставляя тебя, растерянную и смущенную, отпрянуть, отодвинуться от меня как можно дальше, опуская очи долу. И что же я могу теперь? Отпустить ли, давая тебе время подумать и вынести, наконец, приговор моей любви? Обнять ли еще сильнее, поцеловать – еще жарче прежнего?! Я осторожно провожу подушечками пальцев по твоей бархатистой щечке – от виска до уголка подрагивающих в робкой улыбке губ. Анечка… Моя дорогая девочка, моя тайная мечта и любовная мука… Твои волосы сколоты на затылке, но непослушные выбившиеся пряди шелковыми ниточками щекочут мою руку. Хочется… Как же хочется притянуть тебя к груди, сплавить тебя с собою в единое целое – навсегда, до последнего вздоха! Как хочется прильнуть губами к твоей коже, покрыть поцелуями каждый ее кусочек, обласкать каждый изгиб и признать - о, да – признать твою власть надо мною, в безумном покаянии падая пред тобою ниЦ…
Цена любви – одиночество разлуки... Цена гордыни – унижение раскаянья. Только мы – мы ведь пережили это, прошли через это – так, минуя поврежденный буреломом мост, свободно выдыхает усталый путник и спешит продолжить свою дорогу. Не время ли нам, облегченно вздохнув, идти дальше? Аня… Моя Анечка… До сих пор боясь прикоснуться, я подношу к губам твои маленькие ладошки и не отпускаю твоего взгляда. Забавно поморщив миленький носик, ты строго смотришь на меня. Но я уже не боюсь. В твоих глазах ведь нет места недоверию и настороженности, твои губки приоткрыты, они, как и всегда, манят меня, но уже не запретным плодом, а чарующим искушением, полным обещаний неги, и теперь, прячась в темноту былых ночей, всё дальше отступает, забывается гореЧь…
Чтобы стать счастливым – достаточно одной маленький смелости. Достаточно потянуться к любимым губам, отбрасывая все возможные «против». Как же сладко ты отвечаешь мне! Забывая самого себя, я увлекаю тебя в поцелуй – всё настойчивей и глубже, и твои нежные тонкие пальчики судорожно сжимают лацканы моего сюртука, словно боясь скользнуть выше, обнять меня. Девочка моя… Отпускаю тебя, едва ослабив объятья, и огонь моего желания вспыхивает яркими огоньками на дне твоих зрачков. Это мой мир, теперь уже вчерашний мир пылает в ожидании завтра. Это твой мир, твой привычный мир дрожит в моих руках вместе с тобою… А на смену им – враз забытым, отвергнутым мирам, возводится новый, прекрасный, солнечный. И он – наШ!
Шторы мягкими складками падают к ногам, не пропуская в дом теперь уже не солнечный свет, а наступающую от полей темноту. И ты возле этого окна – передумавшая улетать маленькая доверчивая птичка. «Владимир…» - протяжный шепот срывается с дыханием, и я спешу перехватить его жадным поцелуем. И весь мир будто погружается в сияющее летящее марево. Родная моя, милая, хорошая… Счастье моё… Воздуха не хватает, слова испуганно толпятся в голове. Анечка… будь… будь моей женой!.. Ты замираешь, испуганно отпрянув, и всё сгущается в фалдах бархатных штор темнота, пришедшая с долин и роЩ…
Щемит в груди – так больно и протяжно. Что же ты не веришь мне, не понимаешь, что ты для меня – всё!? И каждый прожитый без тебя день – потерян! В твоих чудесных глазах – недоверие и слезы, только блестят они ярко-ярко – так сверкают огоньки венчальных свечей в полумраке супружеской спальной. «Правда?.. Господи, Владимир, неужели… ты говоришь правду?!» - и сердце гулко стучит в груди, подтверждая каждым своим новым ударом робкую надежду. Это исполнение мечты, это самая желанная, самая восхитительная правда на свете! И разве могу я лгать, когда ты так близко, так рядом? Когда ты трепещешь, опасаясь моих прикосновений, но всё равно льнешь ко мне, страшась расставания даже на короткий миг. Я устал отвечать ложью на твои вопросы и мольбы, отныне одной лишь правде быть меж нами, дышать вместе с нами, жить в наших душах и бежать по венам с нашей кровьЮ!
Юная луна серебряными лучиками тонкого серпа заглядывает в окно… «Да!» - неслышно выдыхаешь ты. Так легко, так просто - и нет уже ни страха, ни ревности, черной, как ночь, ни когтистых укоров недоверия. «Да, я согласна…» И, ликуя, я приникаю к тебе, как жаждущий путник к источнику. Да и зачем дышать? Когда две жизни сливаются в одну - всё дыханием мира способен заслонить протяжный и сладкий поцелуй. Зачем слова? Они так скупы, та быстротечны, они лишние в этом тесно сплетенном объятье. И всё, что остается, - бережно и неистово, страстно и нежно ласкать твои губы, вновь и вновь - тысячи раз без слов повторяЯ:
Название: «Моя азбука». Рейтинг: PG-13 Жанр: Точка Зрения Персонажа Герои: Анна и ее мысли, Владимир
А что это было меж нами? Отчего же таким быльем поросла прежде чистая и открытая детская дружба? Стоит мне хоть немного увлечься игрою – твои колкие речи вмиг спускают на землю с призрачно счастливых небес. Стоит лишь позволить себе нежность в голосе или взгляде – и будто холодным ветром обдает твое презрение. Я часто вспоминаю прежние времена, когда мне казалось, ты и впрямь был моим братом, но я не смею ни словом, ни вздохом тебе напомнить о них. Я боюсь тебя… Так боюсь, что сердце заходится в страхе. И снова – ни жестом, ни стоном не имею права рассказать тебе об этом. Иначе мне будет во сто крат хуже, чем сейчас. И потому на все упреки и унижения, на все нелепые приказы, на всю ненависть мой единственный ответ – улыбаться, тая горечь разочарования в душе, улыбаться одними уголками гу Б…
Блеск… Он слепит глаза. Больно смотреть на солнце, когда оно в зените, и прямые лучи словно прожигают раны во взгляде. Прикрываю ресницы, но ярко-золотистые пятна горят пред мысленным взором, слепят так же сильно, как и невидное теперь солнце. А потом сменяются твоим лицом, перечеркнутым кривой ухмылкой с привкусом ненависти. Почему я так боюсь тебя – до дрожи? Почему сердце становится тяжелым и горячим, когда встречаюсь с тобой взглядом, - и только твоё презрение придает сил бороться дальше, как если бы в жаркий полдень меня окатили ключевой водой? Ты – хозяин… Мой хозяин… Ненавистное слово… Отчего же именно оно норовит соскользнуть с языка, когда, гордо вскинув подбородок, я не отпускаю твоего взгляда? Оно – из сотни, из тысячи других сло В?!..
Вода… Прозрачные капли дождя медленно стекают по стеклу – точно слезы… Пальцы тянутся к губам, стараясь перехватить нечаянный всхлип, но не успевают. Почему всё так – одиноко и больно? Почему твои глаза холодны, как лед на замерзшей заводи, почему в твоем присутствии так зябко, будто в осенний ранний туман? Я хотела бы спросить тебя, хотела бы задать прямой вопрос, требуя такого же откровенного ответа, не отпуская твоих надменных глаз. Да от этого, наверняка будет еще хуже, и остается покорно смириться с незавидной долей. А желтые листья медленно кружат, летят по ветру, то взмывая в небо, то падая на каменный поро Г…
Грезы… Простые девичьи грезы так восторженны, так схожи меж собою: побольше открытого солнечного света, весенняя трепетно-зеленая листва, да любовь – настоящая, верная, вечная – такая бывает лишь в романах! А вот мечты подневольного человека серы и просты, подобно домотканому льняному полотну: Свобода. О ней – все помыслы, все чаянья. Мне же… И правда: а что остается мне, чьи мечты заблудились где-то на распутье, на перекрестке меж поисками счастья да вожделенной вольной? Запертая в этом своем ненастоящем хрупком мире, что могу я – не свободная и не крепостная? Где среди шелковых нарядных платьев и горько-справедливых упреков, среди кружев, отороченных насмешками да презрением – где мне отыскать свою судьбу? И жжет, и давит груз чужой лжи, невольно ставшей моею. И только тогда на душе мягче, когда удается на короткий миг воскресить в памяти нежный взгляд незнакомца. Но… упавшая роза подобрана, ямщик дальше погнал своих лошадей, а незнакомого поручика уже простыл и сле Д…
Дни. Бесцельные дни. И ночи – бесконечные тревожные ночи. Как же безжалостна смерть, как мстительна. И так слепа в своей неразборчивой мести – отбирает то единственно дорогое, что согревало сердце столько лет. Его домашнее тепло, уют, доброта, заставляющая меня едва ли не каждый день жалеть о том, что он не был моим отцом. Его мягкий голос и одобрительный взгляд – смогу ли еще чего-то в жизни достигнуть без его улыбчивого благословения? А его нет… больше нет. И последняя горсть холодной осенней земли с приглушенным ударом падает на заколоченную крышку гроба. Он ушел… от меня… И… от тебя… От ТЕБЯ ведь ушел тоже! Пусть ты храбришься, всячески пытаясь показать при посторонних, что спокоен, и с каменным лицом принимаешь боль утраты – непроницаемо, незыблемо – так умеешь только ты! Но я – знаю. Твои слезы в пустой часовне – то плакала твоя душа. И гримасой муки на заплаканном лице исказилось твое сердц Е!
Если бы ты только знал, если бы ты хоть на миг ощутил моё одиночество – возможно, не стал бы ненавидеть меня так люто. Но этому не случиться никогда. Я бегу от него в призрачный и таинственный мир театральных кулис, я скрываюсь от него в тишине библиотеки, я заглушаю его зловещий рокот громкими музыкальными аккордами и пытаюсь забыть в заботе и нежности возлюбленного – но выхода нет, и не спрятаться, и не скрыться от этого беспросветного одиночества! Иногда… я бываю настолько неосмотрительна, что пытаюсь обрести своё спасение рядом с тобой… Лишь узнай ты об этом – вмиг разразился бы хохотом, сродни дьявольскому, да прогнал бы подальше опостылевшую стекляшку, возомнившую себя бриллиантом! Но я не позволю, видит Бог – никогда не позволю тебе услышать моё сердце, разгадать мою муку! Белый снег… Крошечные замерзшие капельки осеннего дождя кружатся в небе, норовят припорошить землю. И моё одиночество вот-вот взвоет серым лесным волком. А за околицей кружится, похожее на обгоревшие листья, черное воронь Ё…
Ёкнуло в груди… Еще раз – сильнее, настойчивее, и так сладко – весь мир можно отдать за один такой миг! Его губы творят запретное волшебство, требовательно касаясь моего рта, покоряя его, словно сдавшуюся без боя крепость, и я вместе с ним упиваюсь этой победой. Мне ли не знать: обычная крепостная – не пара князю. Мне ли не понимать: моя ложь не менее страшна для возлюбленного, нежели моё низкое произношение. Но почему же хочется беспрекословно верить, что у нас с ним есть будущее? И ничто, даже ворох условностей лицемерного света, не сможет разрушить наши чувства! И никто, даже ты – не сможешь отобрать их у меня. Даже ты не разрушишь манящий и прекрасный мой призрачный мира Ж…
Жизнь… Жизнь – лишь череда вдохов и выдохов, сделанных шагов – вперед ли, назад или в сторону, череда догоняющих друг друга даров и расплат. Расплаты – постоянные, неотступные спутницы судеб наших, и они следуют за каждым, даже самым крошечным даром. Да вот только в состоянии ли я ответить самой себе, не слишком ли дорого – платить унижением за миг ослепительно счастливой свободы? Но цена установлена, и я своим словом приняла ее – точно собственной рукою подписала свой приговор. Ждала ли я от тебя… такого? Да! В любой день, в любой миг – услужливо подтверждает разум. Но упрямое сердце шепчет чуть слышно, где-то на самой грани памяти и снов, что верило в тебя, в твою доброту, в то, что ты на самом деле не причинишь мне столько боли! Ошиблась. Заплачу по счету… И снова попрошу небо помочь мне скрыть от Миши мою главную, самую страшную тайну. Попрошу слезно, преклоняя колени – в последний ра З…
Зеркала… Их нет в душной столовой, наполненной терпкими запахами страха, стыда и воска. Но кажется, что они повсюду! И в каждом из них – даже в крошечных осколках разбитого зеркала моей гордости – отражается бесстыдная танцовщица, вознамерившаяся сполна забрать плату за своё унижение. И нет сил взглянуть на собственное отражение, потому я смотрю… лишь тебе в глаза… И вижу жар. И вижу страсть. И вижу душу… И бью по ней клинком наотмашь: Хозяин! И вижу боль… Ты не любишь, если тебе не подчиняются, ты хочешь полной власти и злишься, когда не получаешь ее. А эта боль – она от того, что слишком сильно впивается злость в твоё зачерствевшее сердце. Я знаю это! Я уверена: не может быть иначе. Я… хочу в это верить… И ухожу с гордо поднятой головой, осознавая свою победу. Ухожу, подспудно боясь разглядеть еще один – маленький, едва ли заметный уголок твоей душ И…
И сколько же еще так бежать по кругу, в равных долях убегая и догоняя?! Я бы с радостью думала о чем-то другом, но непослушные мысли опять возвращаются к тебе – к тому самому новому незнакомому тебе. А может, наоборот, к прежнему, только слишком хорошо забытому?.. Мне кажется, ты рядом даже в тот миг, когда со мной он. И незримое присутствие твоё не позволяет переступить черту, за которой уже не будет возврата, удерживает от слишком уж необдуманных решений, запрещает сделать последний шаг, полностью вверяя себя человеку, которого считаю своим возлюбленным. Меж ним и мною столько всего становится всякий раз! Неравенство и ложь, унижение, робость, черные глаза цыганки, сверкающие в полумраке дорожного шатра. И всё же мне постоянно кажется: это ты… Ты – со мною. Всегда и всюду. С несправедливой насмешкой ли, с немым ли укором. Ты… И я снова чуть заметно улыбаюсь, завидев в темноте твою высокую фигуру – и забываю всё, пережитое подле тебя, как плохо выученный уроК.
Как же я хочу прижаться к тебе… Прижаться сейчас, старательно слушая удары твоего сердца, отсчитывая их, один за другим, и опять уверяясь, что ничего страшного не произошло! Я никогда не сделаю этого, просто не решусь… Но под час приходится напоминать себе об этом. В такие минуты, упрямо тряхнув головой, я снова и снова убеждаю тебя, себя, весь мир: я люблю Михаила! То же, что чувствую к тебе, - это… запрет. Запрет, наложенный много лет назад, запрет, который никак нельзя нарушить. И место, что ты занимаешь в моем сердце, - лишь дань нашей давно ушедшей детской дружбе, которую так долго, так мучительно ты отказывался признавать. Ты и сейчас не хочешь сделать это! И не братский поцелуй обжигает мои губы, и не дружеская улыбка заставляет сердце трепетать пойманною птицей. Ты… любишь меня?! Твои серые глаза вспыхивают на миг, и блаженное тепло разливается в груди… Это… правда? С твоих губ слетают слова. Но одно молчание мне остается вместо ответа. И кажется отчего-то: ты не просто ушел к себе, а… сбежа Л?!
Любишь… Любишь, любишь, любишь! Мне нет дела до этой твоей любви, совсем, совсем нет. И эта радость, которую я не в силах удержать в себе, и это срывающееся дыхание, и улыбка – всё пустое. Так, должно быть, полна своей гордостью и счастьем любая барышня, покорившая блестящего кавалера. Я не знаю, как быть теперь, что делать с этой твоей нечаянно открытой, до сих пор не признанной любовью. Я не хочу её! Упрямо вновь и вновь заявляю об этом тебе, уверяя, что уже ничего не возможно изменить. Но только… мои глаза… Я не смотрю сейчас в зеркало, но отчего же такое чувство, будто мои глаза – они говорят совершенно другое? Возможно… Возможно, в другом месте и времени, в другом мире, так же непохожем на наш, как день отличается от непроглядной ночи, где ты не такой заносчивый и насмешливый, где я свободна – от крепости, от себя, от чужих чувств – может, хоть там мои губы произнесли бы совсем иные слова, и твоя любовь стала бы не моей виной, но моей наградой, чистым вышним свето М…
Может быть… Но мне кажется, легче сбежать от всего вокруг, чем признаться себе самой, как сильно хочется попасть в тот неведомый мир. Так сложно стоять здесь – как на распутье – между двух огней. Одна любовь, светом вошедшая в жизнь, успела познать предательство, одарила первой, неожиданной болью. Любовь же вторая из боли поднялась, прикоснулась почти неощутимо и робко скрылась за серыми полотнищами туч. Но все равно осталась рядом, словно растаявший утром со Н…
Не лучше ли сбежать от вас обоих, так, чтобы не помнить, никогда больше не помнить возможности выбора? Выбора, который, я чувствую, не смогу сделать… А если и сделаю – слишком велика, слишком сильна возможность ошибки… Я так запуталась в себе, в тебе, в нем – я заблудилась в лесной чаще, и безмерно хочу найти выход. И в то же время безмерно боюсь этог О…
Охота… Мне всегда было ненавистно убийство ради развлечения, мне претил мужской восторг при виде пораженной добычи. А сейчас я словно охотник, сразивший легкомысленную, невнимательную дичь. Твой взгляд грустен. Мои стрелы уже пронзили сердце, и оно отбивает последние удары в пустоту морозной ночи. Но я упрямо не желаю отступать, готовясь вновь и вновь выстрелить в очередной раз. Черное дуло целится в твою грудь. Это ведь не пистолет – это безразличие и жажда мщенья. Они стоят на страже моих чувств, ретиво охраняя уверенность в том, что ты для меня – никто. Но еще есть страх. Он живет во мне. Его жалкий удел – дрожать от крамольной мысли о смерти, чужой смерти. Чтобы предотвратить ее, я готова на всё, на любую глупость, на любое безумие. Ночная тишина расплывается по дому, обволакивает со всех сторон, скрадывает мягким ковром легкую посту Пь…
Плен… Что может быть страшнее неволи, уж тем более – добровольной? Рука робко тянется к прикрытой двери, и каждый новый шаг – в никуда, как в бездну. То, чему никогда не сбыться в лучах полуденного солнца, еще может случиться под луною. Твоя боль – она словно протекает через меня. Теперь я понимаю тебя так полно, так всецело – самой становится страшно. И чуть-чуть сладко… Твои губы сошли с ума в своей невыносимой нежности и вознамерились, видимо, свести с ума меня. Твои ладони скользят по коже, по тонкому шелку ночной сорочки, прикасаются слишком легко, будто дразнят, и я, не задумываясь, подаюсь навстречу, обнимаю твой стан. Отдай мне все свои прикосновения! Из последних сил удерживается на губах стон, но срывается с выдохом протяжное и еле слышное: «Господи!..» Владими Р…
Раскаты грома заглушают голос. Или это так громко колотится сердце, что не услышать твоего ответа? Чего ты хочешь от меня? Я не могу, я не хочу тебе этого дать! Я не хочу шепнуть сейчас то, что так отчаянно хотят промолвить губы, а потом каждый день, каждый час жалеть, понимая, что ошиблась. Я готова, видит бог, готова платить за каждую из своих ошибок, но только не за эту! И отвечаю слезами на твои мольбы о любви, а ты, как всегда, как прежде понимаешь меня неправильно. Или… это я… неправа? Я ухожу от тебя, но так оказываюсь еще ближе. Владимир… Я безрассудно угрожаю тебе, но еще сильнее боюсь причинить тебе боль. Владимир. Я покидаю тебя, уезжая с другим, и даже не смотрю тебе вслед, только разве от этого думаю о тебе меньше? Владимир! Твое имя наваждением врывается в мир моего счастья, и, ослепленная, завороженная другим, я выдыхаю в нагретый любовью воздух твоё имя, не в силах больше лгать. Только не сейча С…
Сон. Это лишь сон, или правда горе отступило, забылось? Твоя улыбка стерла его с памяти, как быстро стирает широкая ладонь дождевые капли с заплаканного мокрого стекла. Я играю с тобой. Ты – со мною. Мы по привычке играем друг с другом, отчетливо, ясно понимая, что не сможем прожить без этой игры. Отпусти меня… Нет! Не отпускай! Никогда! Обними меня… Нет! Не смей прикасаться, забудь даже думать об этом! Мои мысли – не о тебе, мои мечты – не с тобою. Моё место на сцене… Этого всегда ждали от меня, такою я была нужна, такою я была желанна. И даже тут, в этот миг – я в театре, веду свою партию чинно и безукоризненно. А на губах – застывшей нотой запретное ожидание: когда же… антрак Т?…
Танец. Шаг вперед – и два назад. Шаг к тебе – и два в сторону, подальше, туда, где расстояние обезопасит от твоего тепла. Вальс. Он сводит нас и разводит в новом танцевальном па, но не позволяет насовсем развести сплетенные руки. Я уже готова присесть в благодарном реверансе и сбежать, оттого твоя смелость, твоя упрямая настойчивость так нежданно приятна. Ты столько раз напоминал о своем праве хозяина, столько раз повторял о моей незавидной подневольной участи, но всё же… Ты отпускал меня. Всегда, снова и снова ты меня выпускал из своих рук, безжалостно отталкивая, когда я не торопилась уходить. Я и сегодня готова к этому, но твои губы… Нет сил противостоять им, нет сил не ответить на поцелуй, нет сил не поцеловать в ответ, отдавая долг своей собственной нежностью. Разве ты не понял? Милый, хороший мой, разве ты не понял того, о чем твердила моя душа накануне? Я буду с тобой, пока буду тебе нужна, пока будешь звать меня, манить, тянуть за собою, пока… не прогонишь!... Неужели, ты не понял?.. Или… это я не поняла? Ты хочешь от меня – другого? И это другое – оно не может быть правдой, ему просто не пристало… Зачем? Зачем роняешь в моем присутствии эту нелепую жестокую шутк У?
У счастья нет цвета... Есть вкус, и это вкус твоих губ. Есть запах – терпкий запах твоей кожи, смешанный с выпитым выдержанным вином. Есть замершее в воздухе негромкое и трепетное, как первое признание, «будь моей женой». Есть свет, что напоил, напитал твои глаза, когда я медленно, недоверчиво кивнула в ответ. А вот какого счастье цвета? Не известно. Да и неважно, когда ты крепко обнимаешь меня, привлекаешь к своей груди и ловишь мой взгляд, безмолвно моля об ответном признании. А я не могу произнести его. Хочу – но не могу. Люблю – но ни на миг не мыслю возможным сказать требе об этом. Ты хмуришься чуть заметно, удерживая, впрочем, разочарованный вздох. Ты думаешь, я не испытываю к тебе ничего? Ты думаешь, я трушу? Если бы ты знал, если бы только мог заглянуть хоть одним глазком в мою душу, ты бы всё-всё понял, мой родной! Это не страх, это просто лишнее – говорить о моей любви. Я уже говорила о ней другому, и теперь слова лишь осквернят то, что есть меж нами. Ибо не спрятать, не сковать мою любовь, нашу любовь в ровные строки, в звуки голоса, в четкий рисунок рифмованных стро Ф!
Финал нашей истории… Колокольный звон торжественно плывет над заснеженной землей, теряется в высоких светло-серых облаках, в прозрачном воздухе, в здравицах и поздравлениях, слышных отовсюду. Наша свадьба… Было время – я не смела даже мечтать о чем-либо подобном. Было время – я не могла дождаться этого дня. Наш день… Это как сказка – солнечный свет заливает ступеньки церкви, белые голуби, соприкасаясь кончиками крыл, - наши голуби взлетают в небо, и я взлетаю белым невесомым перышком в твоих сильных рука Х.
Храм… Отец Георгий, суровый и по-отечески добрый, осенил меня крестным знамением, выслушав недолгую исповедь моих грехов. Он говорит, храм в нас самих, в наших душах. Мой храм – в тебе: в улыбке, от которой сердце заходится в бешеном ритме, в горящем взгляде, что заставляет меня смущаться и избегать твоих глаз, в губах, коим чужды слова, а нужны одни только поцелуи. Отчего сейчас мне вспомнились наставления священника? Оттого ли, что впереди самое важное таинство? А может, мне просто страшно? И мысли, путаясь, упрямо хватаются за что угодно, лишь бы не думать о главном? Я медленно опускаю на низкий столик гребень и всматриваюсь в темную поверхность зеркала, и зову, и ожидаю, и заманиваю оттуда своего суженного. Ты скоро придешь… Придешь ко мне, заставляя – я уверена! – забыть обо всем на свете, но пока тебя нет, пока я одна в полумраке спальной, могу позволить себе представить крещенский вечер и старое гадание… Я всегда боялась его, страшилась увидеть в нечетком зеркальном силуэте того, кого любить нельзя. Но теперь смело могу, подумав о тебе, о тебе одном, прошептать в губы своему отражению: «Суженый-ряженый, приди ко мне ужинать…» Ну же, не заставляй меня ждать и бояться слишком долго! Приди, наконе Ц!
Цветным покрывалом разворачиваются наши судьбы. Но черно-белые нити вплетает жизнь в это яркое полотно, посылая нам то невзгоды, то быстротечные радости. Радость… Моя радость, моё счастье, мой любимый… Ты склоняешься ко мне, и губы прижимаются к губам в почти целомудренном легком поцелуе. Я понимаю: ты не хочешь спешить. Ты бережно ласкаешь моё тело, лишь едва заметной дрожью твое нетерпение отзывается на кончиках пальцев, замирает там, почти неразличимое, и мягко передается мне. Сокрушить, смести ту каменную стену, что стояла меж нами! Обогреть, растопить замерший меж нами лед… Я прижимаюсь к тебе всем телом, всем своим теплом, оплетая руками сильную шею. Кожа прикасается к коже, мысли плавятся в жарком дурмане этих восхитительных прикосновений. Я отдаюсь им, таю в них, теряюсь среди них в волнах неистового блаженства и с радостью принимаю немой приказ твоих горячих ладоней. Чувствую спиною прохладный шелк покрывала, чувствую огонь твоей любви, силу твоей страсти – и без страха провожу ладонями по гладкой коже твоих пле Ч…
Часто-часто вздымается грудь, срываются с губ неровные вздохи. В такие ночи, наверное, вершатся судьбы мира. И наша любовь – она свершилась, наконец, в пляшущих отсветах пламени, в томительно-неспешных движениях угасла, позабытая, первая боль. Какой же ты… Мой любимый, мой милый, славный, единственный… Если бы могла, подобрала бы сотни имен для тебя, но мысли, как назло, разлетаются легкокрылыми птичками от твоих мучительно-сладких ласк, от твоих горячих безумных поцелуев. Ты открываешь мне своё сердце, открываешь самого себя, а я ни слова не могу сказать в ответ. И лишь полнее желаю слиться с тобою, лишь глубже – почувствовать тебя в себе, лишь жарче – любить тебя, забывая своё собственное имя! Володя… Мой… Володенька… Не оставляй меня, не оставляй… и… не останавливайся… Не останавливайся, слыши Шь?!
Шепот… Шелковый шепот. Счастливый шелковый шепот. Он будто скользит по мне – по моим пересохшим губам, по моим заплаканным щекам, по растрепанным волосам, по напряженной шее к груди и ниже, а затем растекается по всему телу вместе с приятно-теплой истомой, утомившей меня. «Я люблю тебя…» Где-то у самого сердца дрожит, замирая, последняя протяжная нотка наслаждения. «Моя… Только моя, Анечка…» Только твоя… Проваливаясь в накатившую дремоту, прижимаюсь к тебе и чувствую, как бережные руки притягивают меня еще ближе. Обнимаю, обвивая тебя собою – так ствол могучего высокого дуба оплетает влюбленный плю Щ…
Щедрость… Судьба не поскупилась для нас на испытания, но и не обидела потом, щедро одаривая пригоршнями счастья. Я тоже буду щедрою, мой хороший… Ты еще узнаешь, как сильны мои чувства, еще поймешь, как одержима я тобою – твоим нежным взглядом, твоими настойчивыми поцелуями – в самых грешных снах тебе бы не могла привидеться вся бездна моей любви! Владимир… Выдыхаю то ли наяву, то ли уже в глубоком волшебном сне. Наверное, все же еще наяву – твой поцелуй возвращает мне сорвавшийся стон уже со вкусом моего имени: «Аня…» Эхом... Гулким эхом моё имя подхватывает ночь и несет на своих крыльях в небесную высь, чтобы навечно, до смерти соединить с медленным и протяжным именем твоим. Луна робко и немного смущенно заглядывает в окно, пробираясь серебристыми лучами меж неплотно задернутых штор, и отражается в твоих глазах. Я…люблю тебя… Люблю, люблю, любл Ю!
Южный ветер так ласков, так нежен – словно твои губы. В нашу ночь он кажется до боли родным, нужным, близким даже этой суровой северной зиме. Еще далеко до весны… Еще крепче сожмут свои когти лютые морозы. Метели запорошат след недолгой оттепели белым пухом снегов. Но в спальной тепло и уютно. И твои объятья окутывают меня пеленою сна, успокаивают заходящееся в груди сердечко, охраняют, покоряют, сохраняют мен Я…
Название: «Моя азбука». ... Герои: Владимир и его мысли,
Пионыч пишет:
цитата:
Название: «Моя азбука». .... Герои: Анна и ее мысли,
I finally read these two ...and Natasha, I applaud you once again Both are beautiful, so romantic, full of warmth and stong feelings ....your descriptions are amazing ....I don't know what to say ... I don't even know what parts to quote ...it would be a shame to pick only some lines...
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 45
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
...and Natasha, I applaud you once again 
....your descriptions are amazing 
....I don't know what to say ... 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума